Энн Чемберлен - София и тайны гарема
— …беспорядки на границе с Персией, а начались они сразу же после того, как шаху стало известно о смерти нашего обожаемого султана — да упокоит Аллах его бессмертную душу! Поэтому сразу собрали войска, чтобы дать персам достойный отпор. Если бы ты знал, какой это будет утомительный поход — через безлюдные, выжженные солнцем верховья гор Верхней Армении и Азербайджана! О Аллах, не пройдет и недели, как мы вновь двинемся в путь, чтобы встретить свою судьбу!
Кто-то, возможно, счел бы его полным дураком. Другие, скорее, решили бы, что имеют дело с человеком, который попросту не умеет держать язык за зубами, вот и выбалтывает первому встречному доверенные ему тайны. Другие, — но не я. Хорошенько припомнив все обстоятельства, которые привели его в наш дом, когда он столько недель подряд держал в секрете обстоятельства смерти великого султана, я призадумался. Кому-кому, а мне было известно, что Ферхад, как никто другой, умеет держать язык за зубами, когда это требуется.
Внимательно присмотревшись к нему, я подумал, что мне хорошо известны подобные симптомы. Его с неудержимой силой тянуло к тому, что скрывалось за плотной тканью занавеса — как любого смертного тянет ответить на зов Ангела Смерти. Будь на то его воля, он с радостью простоял бы здесь молча весь день, погрузившись в те чувства, что переполняли его душу, — если бы весь окружающий мир вдруг перестал бы существовать. Но поскольку это было невозможно, подспудное чувство вины само тянуло его за язык, вынуждая говорить о таких вещах, о которых в другое время любой благоразумный человек на его месте предпочел бы помалкивать.
Думаю, и Эсмилькан тоже узнала его без труда. Не сомневался я и в том, что безудержная болтовня Ферхада удивила ее ничуть не меньше, чем меня. Ее по-прежнему отделял от нас занавес, но даже сквозь плотную ткань его она могла различить хорошо знакомые ей черты молодого красавца спаги. Эсмилькан стояла так тихо, что я не слышал ее дыхания, и не нужно было смотреть на нее, чтобы угадать, куда устремлен ее взгляд, — пышные, черные как смоль усы и блестящие темные глаза красиво выделялись на фоне ярко-пурпурного, расшитого золотом мундира. Я и сам вдруг поймал себя на том, что невольно залюбовался Ферхадом.
Эсмилькан словно забыла про носилки. Она стояла молча, пока мои помощники, окончательно сбитые с толку и ровно ничего не понимающие в том спектакле, что разворачивался перед их глазами, не начали беспокойно покашливать, а мои руки не заныли от тяжести расшитого занавеса. Но я почти ничего не замечал. Да и потом, подумал я, какой мелочью это было по сравнению с той необоримой силой, что влекла два сердца друг к другу!
Сказать по правде, я уже решил было, этому не будет конца. Ферхад не отпускал меня до тех пор, пока обуревавшие его чувства не выплеснулись без остатка, а ведь он был человеком не только чрезвычайно выносливым, но еще и прошедшим специальную подготовку и умел переносить сверхчеловеческое напряжение. К тому времени, как он отпустил мою душу на покаяние, я был вымотан до предела и чувствовал себя словно выжатый лимон, а моя несчастная госпожа почти рухнула в паланкин, будто ноги уже не держали ее. Однако в ней еще осталось довольно сил, чтобы заставить меня изрядно поломать голову. Этот высокий обаятельный красавец спаги возник перед ее глазами неким волшебным видением. Едва выйдя из мечети, с душой, взволнованной после молитвы, которую она возносила святому Руми, почти ничего не различая после царившего внутри полумрака, она увидела Ферхада. И это было словно гром среди ясного неба.
XXXVI
Вторник принес наконец долгожданный отдых — моя госпожа должна была остаться дома. Но когда наступила среда и мы снова вышли, чтобы отправиться в мечеть, я почувствовал, что каждая жилка в моем теле трепещет от напряженного ожидания.
Эсмилькан неожиданно объявила, что у нее нет ни малейшего желания вновь сидеть на Камне.
— На это требуется немало времени, — рассудительно объяснила она, заметив мое недоумение. — Ты же сам понимаешь, тут нужно терпение, чтобы ждать, когда твое желание исполнится. А забираться на Камень при первой же возможности и требовать, чтобы святой прислушался к твоим мольбам, негоже. Это все равно что барабанить в дверь, чтобы тебя впустили в дом. Кому это понравится, верно? И тогда ты из долгожданного гостя можешь превратиться в докучливого посетителя.
Однако я несколько раз перехватил ее взгляд, с нетерпеливым ожиданием блуждавший по толпе у входа в мечеть, где накануне поджидал ее Ферхад. Эсмилькан упорно молчала, даже не пытаясь заговорить со мной. А каменные стены мечети, которую выстроил ее отец, смыкались за спиной моей госпожи, надежно отделяя ее от толпы.
И тем не менее я чувствовал, что образ Ферхада всецело завладел ее мыслями. По собственному опыту я знал, что воображение порой имеет над нами власть куда большую, чем живой человек из плоти и крови. Однако мир, окружающий нас, видит лишь то, что находится перед его глазами, не чувствуя, как содрогается в муках тоскующая душа, и уж конечно не обладает способностью проникать в наши мысли. Поэтому сейчас я чувствовал, что мой первейший долг — сделать так, чтобы мир по-прежнему ни о чем не догадывался.
Итак, что бы там ни происходило в ее душе, Эсмилькан вместе со мной испустила вздох облегчения, вновь оказавшись в тишине и безопасности губернаторского дворца. Думаю, в нынешних обстоятельствах возможность бездумно плыть по течению оказалась для нее истинным благом. Мне кажется, она была только рада, что судьба лишила ее возможности принять такое решение, которое она в ужасе отвергла бы, будь у нее возможность оставаться хладнокровной и рассудительной. В отличие от нее я с каждой минутой беспокоился все больше, и тревога моя возросла многократно, когда после обеда наш гостеприимный хозяин отозвал меня в сторону, чтобы рассказать мне кое-какие новости.
— Я созвал сегодня Диван. А что еще прикажете делать мужчине, когда все святые места для него под запретом? — Он захихикал, потом игриво подмигнул мне и продолжал: — Как всегда, явилась толпа крестьян с просьбой, чтобы я разобрал их глупые тяжбы. А кроме них — на редкость благонравный и приличный молодой человек, офицер спаги. Удивительно хорош собой, знаете ли, мой друг! Насколько я понял, это начальник отряда, который несколько дней назад прибыл в наш город. Во время нашей беседы — которая, должен признать, оказалась весьма и весьма приятной — я случайно узнал, что он знаком с вами. Его зовут Ферхад-бей.
— Да, я его знаю, — вынужден был признать я.
— Клянусь Аллахом! — воскликнул мой хозяин. — Какое счастливое стечение обстоятельств!
