Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек. Дыхание утренней зари
– Давай мне поводья, я отведу лошадь в конюшню, хотя, конечно, весной ей привольнее было бы на лугу. Травы сейчас такие сочные!
– Бланка мне сейчас нужна, дядюшка Жан, – сказал Луиджи.
Бывший странник вошел во двор и с тревогой огляделся. К его изумлению, за столом под сливой собралось целое общество: его матушка, Октавия, Огюстен Лубе и Жермена. Лица у всех были унылые.
– Надо же! Вот уж не ожидал вас всех здесь увидеть! – воскликнул он.
– Мсье Бонзон счел нужным собрать нас здесь, – прояснила ситуацию Жерсанда натянутым тоном. – Меня он буквально вытащил из постели! И потребовал, чтобы я собиралась и как можно скорее была на улице Мобек, без возражений! Мы попросили Ан-Дао присмотреть за Анри. Садись со мной рядом, мой сын! Я чувствую себя отвратительно. В моем возрасте уже хочется тишины и покоя…
– Матушка, ты не любишь тишину и покой, – проговорил Луиджи, беря пожилую даму за руку и улыбаясь ей лукаво и нежно.
Разрумянившаяся Октавия указала взглядом на бутылки с сидром, расставленные вокруг пирога с поджаристой корочкой:
– Раз уж у нас семейный разговор, я принесла пирог с малиной! Испекла его вчера вечером, чтобы подать на полдник.
Домоправительница то и дело поглядывала на горделивого рыжеволосого горца, к которому питала тайную симпатию и с кем не рассчитывала свидеться так скоро. Отец Анжелины сидел, скрестив руки на груди и уставившись на дерево прямо перед собой. Его супруга сжимала в руке платочек, словно изготовившись вытирать неотвратимые слезы.
– У нас тут военный совет? – попытался пошутить Луиджи.
– Жан рассказал, что случилось утром с воротами и диспансером, – буркнул его тесть Огюстен. – Я не оправдываю хулиганов, но и удивляться тут нечему. Foc del cel! Вечерами я запираюсь на два замка и на улицу носа не кажу!
– А ведь пришлось, мой дорогой зять! – послышался хриплый голос горца со стороны конюшни. – Но это было в твоих интересах, иначе я притащил бы тебя сюда за ухо!
– Я пошел с тобой, грубиян, потому что ты заявил, что твоя сестра, моя дорогая Адриена, хотела бы этого!
Это стало для Жермены последней каплей: она тихонько заплакала. Она испугалась, когда Бонзон загрохотал в дверь их с Огюстеном дома, а потом появился на пороге – широкоплечий и при этом стройный великан с пронзительным взглядом и слегка насмешливым изгибом губ. Жермена сразу поняла, что это и есть брат идеальной во всех отношениях Адриены, место которой в сердце супруга ей никогда не занять. И вот Жан Бонзон собрал их всех здесь, на улице Мобек, как если бы это он был главой семьи.
– Мадам Жермена, прошу вас, не расстраивайтесь! – ласково обратилась к ней уроженка Севенн. – Я так усердно молюсь за наших Энджи и Розетту, что скоро все непременно образуется!
– Помолчи, Октавия! – оборвала свою служанку Жерсанда. – Слава богу, я не замужем, но если бы мой супруг-вдовец таким дрожащим голосом говорил о своей первой супруге, я бы тоже чувствовала себя униженной и оскорбленной!
Тут уж Жермена зарыдала в голос. Огюстен высвободил руку и ткнул пальцем в старую деву:
– А вы, гугенотка, держите ваши замечания при себе! Все, что случилось, – это ваша вина! Божий гнев падет на мою голову за то, что я позволил своей дочке стать повитухой! Лучше бы она выучилась на портниху, а не наследовала своей прабабке Дезираде, бабке Эжени и своей матери! Будь оно неладно, такое наследство… Но нет, вы поддерживали ее в стремлении учиться, отправили в Тулузу! И все вышло как нельзя лучше: вы заполучили ее малыша!
– Что?! – вскричала Жерсанда. – Даже от вас я такого не ожидала, Огюстен! Если бы вы были менее упрямым и не таким недалеким, Анжелина не стала бы скрывать от вас своего ребенка. Она могла бы растить его в вашем доме и слышать, как он называет ее «мама»!
– И покрыть себя позором, выслушивать насмешки? – разъярился сапожник. – Хотя я все равно до этого дожил! На год раньше или позже… Люди перестанут носить мне башмаки в починку, и в церкви я теперь показаться не смею!
Луиджи вздрогнул, когда тесть назвал его мать гугеноткой, но вмешиваться не стал – Жан Бонзон подмигнул ему, давая понять, что не стоит. С тревогой он ждал, что будет дальше.
– И о чем бишь мы тут говорили? – поинтересовался горец. – Ах да, о моей сестре Адриене, самой лучшей женщине из всех, кого я встречал на этой треклятой земле. Как и моя любимая племянница, Адриена обладала обостренным чувством справедливости. А еще она старалась быть терпимой и снисходительной. Так что, Огюстен, нравится тебе это или нет, моя сестра не осудила бы Анжелину, хотя ты сегодня заявил обратное, когда я вытаскивал тебя из твоей норы. Ты проявил себя с лучшей стороны, зятюшка! Хорошо сидеть за закрытыми ставнями и семью засовами и винить весь мир! А чего, собственно, ты боишься? Ты ничего дурного не сделал. Анжелина тоже не отъявленная преступница. Да в этой стране и во всем мире полно убийц, которые разгуливают по улицам безнаказанно! Меч правосудия часто разит не тех, кого следовало бы. Зато господа судьи отправляют на каторгу бедолаг, которые, подыхая с голоду, украли булку или курицу, и женщин с загубленной юностью! Были времена, когда на кострах жгли тех, кто по-иному трактовал заветы Господа и принципы христианского милосердия!
Огюстен Лубе вскочил и стукнул кулаком по столу так сильно, что две бутылки опрокинулись. Октавия взвизгнула и поспешила их поднять.
– Жан, только не заводи снова свою песню о еретиках, сгоревших на кострах католической церкви, о катарах замка Монсегюр и инквизиции! Это ты посеял семена бунтарства в душе моей дочки! Ты забил ей голову своими историями! И вот результат: суд присяжных! И имя Лубе смешают с грязью!
Жерсанда хмыкнула, выражая свое неудовольствие, сжала запястье сына и жалобным тоном попросила:
– Обязательно ли мне присутствовать при этом сведении счетов? Прошу, мой сын, проводи меня домой, на улицу Нобль!
Дядюшка Жан усмехнулся.
– Я сказала что-то смешное? – холодно поинтересовалась пожилая дама.
– Вы нарочно выбирали название улицы[25], прежде чем на ней поселиться, или это случайность? – спросил горец. – Хотя ваш отпрыск, этот аристо, мне очень даже симпатичен!
– Дядюшка Жан, не подтрунивайте над моей матерью! – попросил Луиджи.
– Это шутка! Мадам де Беснак, поверьте, я отношусь к вам с огромным почтением. Моя племянница стольким вам обязана! Мы с Анжелиной редко видимся, но каждый раз она рассказывает о вас, и я прекрасно знаю, как много вы для нее сделали. Вы позволили ей пользоваться своей библиотекой, дали образование, какого она не получила бы в обычной коммунальной школе, опекали и поддерживали ее на протяжении многих лет. Что бы там ни говорил наш ворчун Огюстен, вы совершили благо, усыновив малыша Анри. Если бы не вы, он стал бы несчастным сиротой, потому что родной дед не желал его знать!
