Анастасия Туманова - Наша встреча роковая
– Гулько, не смей меня будить, пристрелю! – глухо, с угрозой пообещал он. – Ты, сукин сын, всегда будишь, когда…
– Не надобно стрелять, ваше благородие, – буркнул Гулько, ожесточенно скребя затылок и не сводя глаз с Дины. – Как есть не спите…
– Ты не спишь, нет… Зурико, чемо сакварело, суло чемо, шен – чеми цховреба хар…[64] Видишь, я все помню по-грузински, ты не спишь… Боже, я знала, я с самого начала знала и не верила, я никому не верила, я чувствовала… – задыхаясь от слез, твердила Дина. – Господи, какое счастье, какое… Боже мой, теперь я что угодно выдержу! Что бы ни послали нам – все…
– Зурико, я тоже здесь, – послышался слабый голос от дверей.
Княжна Мери, улыбаясь и вытирая бегущие по щекам слезы, подошла к залитой кровью койке. И, внезапно ослабев, села рядом с братом и закрыла лицо руками.
Зураб вдруг зажмурился с такой силой, что Мери поняла: он в самом деле думает, что спит, и пытается проснуться. Давя рыдания, размазывая по лицу слезы, девушка торопливо заговорила:
– Это я, Зурико, это Дина, мы правда живы, здоровы… Ты в своем уме, и это не сон! А мама умерла… И родители Дины тоже, но ты… Ты…
Голос княжны оборвался. Слезы плотной горячей пеленой застлали глаза, и лишь несколько минут спустя Мери смогла заметить, что в палате густо столпился народ: врачи, всхлипывающие сестры, сумрачные раненые из соседних палат… и цыганки с открытыми ртами, ошалело глядящие на Дину, которая взахлеб рыдала, уткнувшись в колени чужого, полураздетого, залитого кровью мужчины.
– Диночка… – шепотом позвала она, трогая подругу за руку.
Та, всхлипывая, подняла голову, Увидев застывшую в дверях родню, внезапным прыжком вскочила на ноги. И громко, сбивчиво, глотая бегущие по лицу слезы, заговорила по-цыгански:
– Этот гаджо, брат Меришки, – мой муж! – Цыганки изумленно, недоверчиво загомонили, и Дина повысила голос. – Он мой муж! И другого у меня не было! Слышите – не было никогда!
Совершенно сбитые с толку таборные женщины изумленно переглянулись.
– Постой, постой, девочка, как же так? – озадаченно переспросила тетка Ульяна, теребя в пальцах бахрому вытертого платка и смотря то на бледное, решительное лицо Дины, то на напряженно вслушивающегося в непонятные для него цыганские слова Зураба. – Что ты говоришь? Этот гаджо – муж твой?.. То есть была ты с ним?
– Была, раз жена ему! – отрезала Дина.
– А как же… А Сенька-то наш что же? Он-то знает? Дэвлалэ, что на свете творится… Ромнялэ, да как же так-то?..
– Сенька?.. – На минуту Дина задумалась. А затем лихорадочно огляделась по сторонам. – Икона есть? Хоть какая-нибудь? Дайте мне, ради бога, икону!
Рыжий Гулько бережно снял висящую в углу палатную иконку Спаса. Дина благодарно улыбнулась казаку дрожащими губами, осторожно взяла икону, рукавом смахнула с нее пыль и паутину и повернулась к цыганкам. Слезы градом бежали по ее лицу, но слова звучали размеренно и внятно.
– Слушайте, что скажу! Наш Сенька ко мне никогда, слышите, никогда пальцем не притронулся! Он – брат мне! И всегда только братом был! Если бы не Сенька, я уже в могиле лежала б! Самый лучший человек он на земле! И если хоть кто скажет про него худое слово – прокляну навек! – Она перевернула икону. – И пусть Бог моего отца вот так в гробу перевернет, если я хоть словом солгала! – Дина приложилась губами к теплому лику Спаса, перекрестилась, и цыганки машинально перекрестились тоже.
– Постой, пхэнори, а как же рубашка-то твоя… А как же… – начала было снова Ульяна. Но в эту минуту из коридора раздался голос врача:
– Почему митинг в палате? Что тут происходит? Где сестра Дмитриева, здесь должна быть операц… Дина! Что вы делаете?! Почему вы так зареваны, это же самое элементарное ранение! Немедленно прочь посторонние из палаты, и…
– Господи! – вскочила, опомнившись, Мери. – Зурико, чем мы занимаемся! У тебя рана воспалена, кровь не останавливается, немедленно сюда эфир…
– Никакого эфира, Мерико, – мягко, но решительно перебил ее Зураб. – Доктор, объясните моим жене и сестре, что эта царапина легко штопается без наркоза. И начинайте с богом.
– Вашим – кому?.. – растерянно переспросил доктор. Но от дверей подтверждающе загалдели раненые:
– Так и есть, ваша милость! Жена! И сестра! Вот ведь чудо, счастье-то какое…
– М-м… что ж, тем лучше, – после недолгой заминки отозвался доктор. – Знаете, в последние годы меня уже трудно удивить, но…
– Чему бы жизнь нас ни учила, но сердце верит в чудеса… – прошептала Дина.
Она уже была почти спокойна и методично, аккуратно разбирала на столе хирургические инструменты. Мери отошла мыть руки. А врач сердито сказал:
– Вы, господин полковник, отчасти правы, там, в солдатском, – и брюшные, и головные ранения, так что, видимо, вам придется потерпеть. Сестра Дадешкелиани, дайте ему спирта! От этого, надеюсь, вы не откажетесь?
– Никогда! – заверил Зураб.
– Так быстрее же, вот наказание! Дина, Мери Давидовна, я все понимаю, чудеса, волнительность и прочее – но вы обе мне еще нужны сегодня! Не дай бог, опять подвезут обозик-другой! Ни рыданиям, ни молитвам сейчас не время! Родня – прочь из палаты сию минуту! Господа, и вас я тоже попрошу… Мери, вы справитесь здесь сами, я могу наконец заняться делом?..
– Разумеется. – Мери уже вытирала руки.
– Я готова, Меришка. Не бойся, я не плачу, я спокойна, я все вижу…
Дина подошла, держа в руках лоток с инструментами. Мери, закусив губы, уже цедила в круглую медицинскую банку спирт из большой бутыли. Из банки спирт отправился по назначению, после чего Зураб глубоко вздохнул, закрыл глаза, растянулся на койке и сказал, что теперь с ним можно свободно делать все, что угодно. Гулько перекрестился, отвернулся и зажмурился. А Мери, взяв в руки кривую иглу с проспиртованной нитью, принялась стягивать края длинной, воспаленной, кровоточащей раны.
Таборные цыганки вышли из госпиталя поздним вечером, когда все прибывшие с обозом раненые оказались разобраны по палатам, освобождены от грязной, окровавленной формы, кое-как помыты, подготовлены к операциям и уложены спать – на койках, на полу, на невесть откуда взявшихся лавках и сдвинутых мешках. Женщин шатало от усталости – так же, как и доктора Георгия Николаевича, вышедшего лично поблагодарить «цыганских санитарок» за неоценимую помощь. Он присовокупил, впрочем, что такого гвалта не слышал в этих стенах никогда и голова у него, вероятно, будет теперь разваливаться до самого входа в город красной конницы.
– Так это ж с часу на час, яхонтовый вы наш… – утешила его старая Настя, и женщины невесело заулыбались.
Доктор был прав: до конца дня, помогая при операциях, стирая бинты и моя полы, цыганки на весь госпиталь перекрикивались друг с дружкой на своем языке, обсуждая увиденное и услышанное, и оконные стекла звенели от их взволнованных голосов.
