Джоанна Линдсей - Зимние костры
Боль вернулась, и жалобный вопль снова вырвался из груди девушки. И когда черные волны небытия уже готовы были поглотить ее, одна последняя мысль билась в голове: ребенок… ее дитя решило появиться на свет… но еще рано… слишком рано…
Бренна приоткрыла глаза и в ярком солнечном свете, струившемся сквозь листву, увидела Гаррика: золотистые волосы длиннее обычного, лицо полузакрыто взлохмаченной бородой. Почему он выглядит таким во сне, ведь наяву у него никогда не было бороды? Гаррик держит ее… нет, несет куда-то. Бренне хотелось побыстрее проститься, потому что даже грезы о Гаррике причиняли слишком много мук. Однако теперь боль стала другой — глухой, тянущей, неотвязной.
— Уходи, Гаррик, — прошептала Бренна. — Ты делаешь мне больно.
— Не шевелись, — ответил он.
Гаррик хотел, чтобы она страдала, и готов являться ей в снах вечно, лишь бы видеть ее терзания… Милосердный Боже, все это наяву!
Бренна вскрикнула, не узнавая собственного голоса. Сон кончился.
— Сначала лихорадка, потом она едва не погибает от голода и холода, и, наконец, это! Сколько раз она может встречаться со смертью и оставаться в живых?
— Неважно. Какая разница? Главное лишь одно — сможет ли она вынести все на этот раз?
Чьи-то тихие голоса, шепот… Голоса тети и Элоизы… Теперь еще один… мужской, низкий, словно доносящийся издалека.
— Где повитуха?
— Что это? — слабо пробормотала Бренна. Подошла Линнет и пригладила ей волосы. Почему она такая бледная? И словно постарела?
— Не трать силы на расспросы, Бренна. Вот, выпей это.
Линнет поднесла к ее губам чашу, и девушка с жадностью выпила, с беспокойством глядя на тетку, чувствуя, как новые волны боли разливаются по телу.
— Вы говорили обо мне? Я умираю?
— Пожалуйста, Бренна, ты должна отдохнуть.
— Я умру?
— Мы молимся о твоем выздоровлении, — вмешалась Элоиза. — Но у тебя идет кровь, Бренна, и…
— И мой ребенок появится на свет слишком скоро, — закончила за нее девушка, сжавшись от страха. — Он будет жить?
— Мы не знаем. Бывали случаи, когда дети рождались недоношенными, только…
— Продолжай.
— Они были слишком маленькими… слишком хилыми.
— Но мое дитя выживет! И даже если будет слабеньким, я сделаю его сильным!
— Конечно, Бренна, конечно, — кивнула Элоиза, чтобы успокоить девушку. — А теперь постарайся отдохнуть.
— Ты мне не веришь! — рассердилась Бренна, пытаясь подняться. — Я обязательно…
Не в силах договорить, девушка упала на постель. Казалось, ее внутренности пилят тупыми ножами.
Бренна закрыла глаза, чтобы хоть как-то справиться с болью, и только теперь поняла, где находится. Когда очередная схватка отпустила ее, Бренна свирепо уставилась на женщин:
— Почему вы принесли меня сюда, в его дом?
Почему?
— Не мы, Бренна.
— Тогда кто же?
— Гаррик нашел тебя в лесу. Отсюда ближе до его дома, чем до твоего.
В эту минуту Уда, женщина, которая помогла ребенку Корделлы появиться на свет, вошла в комнату и начала ощупывать Бренну.
— Нехорошо, — неодобрительно покачала она головой. — Кровотечение не такое уж сильное, но его вообще не должно быть.
Бренна, не обращая на нее внимания, повернула голову.
— Кто нашел меня? — спросила она у Элоизы. — Видел ли Гаррик женщину, которая пыталась убить меня? Я знаю, это была женщина. Я слышала ее смех.
— Кто-то пытался убить тебя?
— Женщина, на большом вороном жеребце. Она сбила меня на землю.
— Никто не может желать тебе зла, Бренна. Она, конечно, привиделась тебе. Это все отболи. Почудилось в бреду.
— Но схватки начались только после того, как я упала!
— Гаррик не сказал, что видел кого-то, кроме тебя, — удивилась Элоиза.
Бренна побледнела, вспомнив странный сон, в котором Гаррик нес ее на руках:
— Гаррик вернулся?
— Да, неделю назад.
Прежние страхи овладели ею с новой силой:
— Вы должны увезти меня домой. Я не хочу рожать здесь свое дитя.
— Тебя нельзя трогать, Бренна.
— Тогда вы должны поклясться, что не подпустите его к моему ребенку! — вскрикнула Бренна.
— Прекрати этот вздор! — резко оборвала Элоиза. — Гаррик так же хочет, чтобы малыш жил, как и ты.
— Ты лжешь!
Но тут оглушительная боль, куда сильнее прежней, вновь скрутила ее, и уже не осталось времени молить: пробивающийся к свету ребенок потребовал всей ее энергии, и снова Бренна почувствовала желание тужиться изо всех сил.
Гаррик стоял в дверях комнаты, ощущая себя более беспомощным, чем когда-либо в жизни. Он слышал все, что говорила Бренна, и ее слова впивались в него острым стальным клинком. Однако разве можно осуждать девушку за то, что она считает его слишком жестоким? Разве он когда-нибудь относился к ней иначе?
Мучительный вопль Бренны потряс Гаррика до глубины души. Подумать только, он хотел оказаться как можно дальше от нее, отправиться на Дальний Восток и никогда больше не видеть, но успел лишь добраться до Берки, как какая-то странная сила властно потянула его назад. Гаррик думал, что Бренна уже возвратилась на родину, и приехал домой только, чтобы объявить отцу о своем решении — вернуть Бренну. Жизнь без нее для него невозможна, несмотря на ненависть, которую она питает к нему.
Но мать сказала, что Бренна все еще здесь, и, узнав причину, был потрясен. Хотя он не мог сразу же отправиться к Бренне, боясь расстроить ее, однако каждый день старался оказаться поблизости от маленького домика, надеясь увидеть любимую. И сегодня, слыша ее крики, увидев, что она без сознания, Гаррик совершенно потерял голову от страха.
— Мальчик! — воскликнула Уда, поднимая новорожденного за ножки.
Гаррик благоговейно смотрел на крошечное тельце. Уда встряхнула ребенка, покачала головой и снова встряхнула. Гаррик затаил дыхание, ожидая, что мальчик пошевелится или закричит.
— Беда, — покачала головой повитуха. — Дитя неживое.
— Нет! — завопил Гаррик, врываясь в комнату, и, взяв сына огромными ладонями, беспомощно уставился на Уду. — Он не должен умереть! Бренна скажет, что я убил его!
— Младенец не дышит. Такое бывает со многими детьми. Ничего нельзя поделать.
Гаррик взглянул на неподвижного малыша:
— Ты будешь жить! И дышать! Рядом появилась плачущая Элоиза:
— Гаррик, пожалуйста! Ты только терзаешь себя!
Но он уже не слышал. Сердце раздирала невероятная мука от сознания того, что этот живительный воздух, который наполнял его грудь, не проникает в горлышко сына. И, склонившись к крошечному тельцу, сам того не сознавая, начал вдувать воздух в посиневшие губы.
— Ай-й-й! — завопила Уда. — Что он делает?! — Повитуха с громким воплем выбежала из комнаты. — Он рехнулся! Сошел с ума! Но отчаянные попытки Гаррика вдохнуть жизнь в сына не удавались. Однако времени на размышление не оставалось, и он снова попробовал сделать то же самое, накрыв губами рот и нос малыша, так, чтобы воздух проходил только в его глотку. На этот раз крошечная грудка поднялась, ручки шевельнулись, и новорожденный, задышав самостоятельно, издал такой громкий крик, что было слышно во всех уголках дома.
