Жаклин Брискин - Обитель любви
— А у вас с ней какие отношения? — вдруг спросил Бад.
— Уверяю вас, что, если бы у меня был хоть какой-нибудь шанс, я выразил бы к ней не только профессиональный интерес. Я бы с радостью сделал миссис де Реми предложение.
— А ее ребенок?
— А что ребенок? Я с удовольствием удочерил бы Тессу. Славная девчушка. Умница. Доверчивая. Очень добрая. У них обеих был бы хороший дом. Не такой, конечно, которого достойна миссис де Реми, но гораздо лучше этого. — Он усмехнулся, словно спрашивая Бада, какой вклад он сделал в это убогое жилище.
— Нравится вам это или нет, — резко отчеканил Бад, — но она миссис Ван Влит. И у нее есть муж. Я.
Доктор отступил на шаг, внимательно изучая Бада.
— Очевидно, — проговорил он, — я ошибся в догадках. Ваша супруга проживает сейчас отнюдь не в шикарных условиях... Должна быть какая-то причина того, что она приехала сюда и решила рожать втайне. Буду с вами откровенен, мистер Ван Влит. Лично я подозреваю, что Тесса не ваш ребенок.
От гнева кровь бросилась Баду в лицо. Он сжал кулаки.
— Не следовало мне признаваться в чувствах, которые я питаю к вашей жене, — сказал доктор Марш. — Но сейчас я говорю с вами как врач. Ваша жена исключительно преданна Тессе. Ее любовь к ребенку безгранична, без всяких оговорок. Как вы относитесь к Тессе, мистер Ван Влит? Если враждебно, то вам лучше повернуться и уйти. Ей нужна только помощь.
Тревога Бада, не оставлявшая его во время разговора, вспыхнула с новой силой. Он схватил доктора за петлицу.
— Что у нее?!
— Дифтерия.
Дифтерия — кара за родительский грех! Дифтерия, косящая самых маленьких! Дифтерия-убийца! У Бада было три сестры. Та из них, что прожила дольше других, заболела дифтерией и задохнулась в пятилетнем возрасте. Баду тогда было семь.
Он бросился по тропинке к дому, молнией взлетел по ступенькам крыльца. Дверь открылась и тут же закрылась за ним. Доктор Марш еще мгновение смотрел на освещенное желтым светом унылое пустое крыльцо. Потом, пожав плечами, направился к своему экипажу.
8На Амелии был запачканный фартук. Волосы собраны сзади в узел, и от этого ее остренькие скулы и подбородок выступали сильнее. Спина у нее была неестественно прямой. В ее осанке чувствовалась и тревога, и непомерная усталость.
— Я виделся с доктором Маршем, — сказал Бад. — Он рассказал мне.
Она кивнула. Не спрашивая о причинах его внезапного появления, она протиснулась мимо коляски, которая загораживала проход в коридоре. Бад последовал за ней. В комнате Тессы кипел чайник. В комнате пахло уксусом. На абажур был наброшен кусок ткани, затенявший свет.
Тесса лежала в своей колыбельке и тяжело дышала. Глаза у нее были закрыты, но она не спала. Бад увидел, что она непрерывно беспокойно оттягивает фланелевую повязку на горле. Он перегнулся к ней через перильца кровати.
— Привет, Тесса.
Глазки ее открылись, голубые глазки с черными ресничками, такие же, как те, что он ежедневно видел, стоя перед зеркалом. Они блестели от жара.
— Это я, — сказал он тихо. — Бад. Я пришел.
Он откинул у нее со лба прядь мягких влажных волос. Такие черные волосы были у его испаноязычных предков. У служанки из племени Йанг На, которая давным-давно умерла.
«Тесса, — подумал он. — Тесса. Почему я был уверен, что это не мой ребенок? Почему мои мысли крутились вокруг того, что она не от меня? Что со мной было? Что?» Его сознание боролось с враждебной абстракцией. Может, ему необходимо было иметь перед глазами живой символ измены, для того чтобы дать выход своему горю? И он выбрал этого ребенка как символ осквернения и утраты любви. Ему требовался объект для ненависти, и он избрал эту малышку. «Она так похожа на маму. А почему бы и нет? Она моя дочь! Моя!»
Девочка продолжала смотреть на него. Он осторожно коснулся пальцем ее нежной горячей щечки. Она схватила его палец и зевнула. Он заметил сероватый бледный налет у нее в горле и понял, что пленка уже затягивает зев.
— Она почти заснула, — прошептала Амелия. — Доктор Марш прочистил ей горло. Она заплакала и стала давиться. Совсем извелась.
Амелия говорила, бесшумно двигаясь по комнате и собирая разбросанную одежду и белье.
Она ушла, а Бад остался у детской кроватки. Носик у Тессы заострился, щечки побагровели, словно тлеющие угольки. Она продолжала стягивать с шеи компресс.
— Хочешь сесть ко мне на колени? — предложил Бад.
Она кивнула.
Он завернул ее в одеяло, прижал к себе и опустился в кресло-качалку.
— Так лучше? — спросил он.
В ответ она крепче прижалась к нему. Жар ее тела передался и ему. Он чувствовал ее прерывистое дыхание.
Баду было только семь лет, но он отчетливо помнил ту сцену. Он стоял внизу у лестницы и прислушивался к ужасным, сдавленным хрипам. Отец и доктор пробежали мимо него и устремились вверх по лестнице в комнату сестры. «Пленка! Скорее! Она задыхается». Через несколько минут там стало тихо. Доктор вскрыл сестре дыхательное горло, чтобы она могла дышать... А потом Бад услышал еще один ужасный, низкий вскрик... Это кричала от горя его мать.
Он прижался щекой к мягким и влажным кудряшкам Тессы. Амелия вернулась в комнату за эмалированной кружкой с водой. Она остановилась, взглянув на мужа и дочь. У Бада во рту пересохло от тревоги за Тессу, и он не обратил внимания на Амелию. Когда надсадное дыхание девочки стало ровнее и она заснула, он осторожно положил ее в кроватку, а рядом — тряпичную куклу. Затем вышел из комнаты, оставив дверь открытой.
В кухне на печке кипела большая кастрюля, распространяя вокруг сильный антисептический запах карболки. Амелия окунала в кастрюлю грязное белье. Она услыхала его шаги, но не повернула головы. Деревянной лопаткой она помешивала белье. Он подошел к ней сзади и стал массировать ее напряженные плечи.
— Она уснула, — сказал он.
— Да.
— Жаль, что она не в Лос-Анджелесе.
— Почему?
— Не знаю. Болеть всегда легче дома. — «А вот моя сестра умерла», — тут же подумал он, но вслух добавил: — Дома и стены помогают.
— Если бы там произошло чудо, то я бы душу дьяволу продала, чтобы только скорее очутиться в Лос-Анджелесе. Так ужасно видеть ее страдания и быть не в силах помочь. Бад, я боюсь, боюсь!
Она повернулась к нему и обняла крепко-крепко, словно утопающий, хватающийся за своего спасителя. Она обняла его за талию и потянулась к нему губами. Это был поцелуй отчаяния. Он сунул колено меж ее ног, закрытых юбкой, а ее руки переместились на его ягодицы. Она еще сильнее прижала его к себе. Он поднял ее на руки, эту хрупкую, гордую, любимую им женщину и понес в ее спальню.
