Элизабет Чедвик - Сокровища короля
Мириэл потерла руки и сунула их под плащ, где ее ладони сразу наткнулись на округлившийся живот. На прошлой неделе она впервые ощутила шевеление плода. С той минуты ее раздирали изумление и паника, не говоря уже о том, что она была возмущена до предела тем, как развивающийся в ней ребенок подчинил себе ее тело и всю ее жизнь. Она по-прежнему испытывала недомогание, хотя и не такое сильное, как в первые месяцы беременности, и еще ее часто мучила усталость, так что она с трудом поднималась с кровати. Ей говорили, чтобы она отдыхала, но чем настойчивее звучали эти призывы, тем меньше она была склонна внимать им. Она не желала жить под диктатом кого бы то ни было, в том числе своего нерожденного ребенка. К тому же дела отвлекали ее от мыслей об его отце.
Мириэл подошла к тюкам ткани, приготовленным для отправки в сукновальню. Там шерсть отобьют в воде и валяльной глине, чтобы она стала плотнее, а потом высушат, натянув на крючках ширильной рамы, и проворсуют ворсовальными шишками для придания мягкости. Такое сукно, особенно синее, высоко ценится на рынке. И туника Николаса пошита из материи синего цвета, изготовленной в ее мастерских. Закрывая глаза, она ясно представляла его в этой тунике, видела даже узор из ромбиков на тесьме, оторачивающей по вороту его жилистую загорелую шею. Закрывая глаза, она ощущала прикосновение его кожи, ее вкус и запах… Раздраженная, она с шипением втянула в себя воздух и отвернулась от тюков шерсти. Некогда мечты доставляли ей райское наслаждение. Теперь же она сама не знала, что чувствовала.
Из сукновальни за тюками ткани прибыл подмастерье, и Мириэл, заставив себя сосредоточиться на практических мелочах, стала давать ему указания. Когда он, навьючив двух пони, отправился восвояси, вернулся Роберт, навещавший одного из заказчиков. Кожа на его лице поверх бороды потрескалась от холода, между губами и носом резче обозначились морщины, подчеркивающие его возраст. Но сегодня его глаза сияли.
– Холод собачий, – объявил он, выпуская изо рта облачко пара. Сняв рукавицы из овчины, он взял чашу с горячим сидром, которую подала ему Мириэл, и стал с наслаждением смаковать напиток маленькими глотками.
Мириэл подозрительно поглядывала на мужа. В последнее время он вел себя довольно необычно. Обстоятельства ее беременности сильно повлияли на его душевный настрой, хоть он и утверждал, что простил ее и предал забвению прошлое. Он заметно обрюзг, стал вспыльчив. Мириэл все реже случалось видеть его в хорошем настроении.
– Как дела? – спросила она из чувства долга. Ответ ее не интересовал.
Роберт пожал плечами:
– В общем-то неплохо. Но сделки еще не заключены. – Он глотнул сидра и с выражением блаженства на лице погрел о чашу щеки. Потом допил ее содержимое и впился в жену хищническим взглядом. – Узнал кое-какие забавные новости.
Мириэл выгнула брови в немом вопросе, заранее зная, что его сообщение ее не обрадует. Это было написано у него на лице.
Роберт глянул на занятых работой ткачей и понизил голос:
– Николас де Кан женился на своей любовнице, на той рыжей шлюхе.
– И ты находишь это забавным? – услышала Мириэл свой голос, полнящийся неприязнью, в то время как сердце ее защемило от ревности.
– Да, как ужимки полоумного. – Он помолчал для пущего эффекта, погладил бороду. – Она тоже беременна. По словам господина Вудкока, примерно на том же месяце, что и ты.
Мириэл отвернулась.
– Я знаю, что опозорила тебя, – сказала она еще тише, чем он, – но все же надеялась, что ты не чужд милосердия.
– Не чужд милосердия? – Роберт бросил на нее озадаченно-насмешливый взгляд. – Дорогая, мне и в голову не приходило, что ты вдруг захочешь этого не знать.
– Не держи меня за дурочку. Приходило.
– Нет, клянусь, – воскликнул он, повысив голос в простодушном негодовании. – Я думал, тебе это поможет понять, сколь повезло тебе, что ты не связала с ним свою судьбу.
Мириэл стиснула кулаки.
– Ты просто бередишь старые раны, – сказала она, глянув на ткачей. Те, склонив головы, усердно трудились за станками. – Разве они зарубцуются, если ты постоянно посыпаешь их солью?
– Лучше вскрыть их и посыпать солью, чем оставить гноиться, – буркнул он.
Мириэл посмотрела на мужа и качнула головой:
– Ошибаешься. Оттого что ты заводишь разговор о Николасе де Кане, раны не заживают. Напротив, кровоточат еще сильнее. Не понимаю, почему ты не найдешь кого-то еще для перевозки своей шерсти. Просто забудь о его существовании.
Роберт глянул на ее живот, и она покраснела.
– Вряд ли мне это удастся, дорогая, – тихо сказал он. – И потом, как я уже говорил, у него самые лучшие корабли. А лично с ним мне' общаться вовсе не обязательно, я всегда могу договориться с его посредниками.
– Поступай, как считаешь нужным, но домой свои «новости» не приноси, – отрезала Мириэл.
Роберт пожал плечами.
– Как тебе угодно, – отозвался он, с недовольным выражением на лице цедя сквозь зубы горячий сидр.
Мириэл подошла к одному из станков, наблюдая, как ткач ловко прокладывает зевы и челноком вводит в них уточную нить, создавая красный узор саржевого плетения. В глазах нестерпимо легло, а сердце болело так сильно, что казалось, оно разорвется от тоски и горя.
Большинство кораблей пережидали зиму в прибрежных водах. В море они выходили только в случае крайней необходимости, причем в зимнее время капитаны требовали более высокую плату.
Николас отмечал Рождество в порту Бостона вместе с Магдаленой.
Он жил в свое удовольствие, поскольку не имел родных, на которых навлек бы скандал своей женитьбой на уличной женщине. Тот, кто не знал прошлого его жены, никогда не догадался бы о ее прежнем занятии. Кроме как в постели, где она предавалась плотским утехам с непринужденностью простолюдинки, во всем остальном Магдалена держалась, как настоящая аристократка. Он не любил ее той душераздирающей любовью, какой любил Мириэл, но она ему нравилась, и с каждым днем, проведенным в ее обществе, росла его привязанность к ней, питаемая также чудом новой жизни, которая зрела внутри нее.
– Знаешь, тебе ведь не обязательно было жениться на мне, – прошептала Магдалена. Они сидели на лавке в доме торговца вином, арендованном Николасом у последнего на время его отсутствия. Их согревало пламя очага, отбрасывавшее вокруг золотистые блики, перемежаемые тенями. Голова Магдалены покоилась на плече Николаса. Ее распущенные волосы переливались в отблесках огня.
– Ты недооцениваешь себя. Верно, я затянул этот узел, следуя велению совести и желанию заботиться о тебе и ребенке, но также из любви и по собственной воле. – Он погладил ее по волосам, восхищаясь их красотой. Шелковистые, они струились сквозь его пальцы, словно жидкое золото. – Я только боялся, что ты откажешь мне.
