Эмили Бронте - Грозовой перевал
Так мы просидели с ним еще с час, тихо, как мышки. Затем я оглядела всю огромную залу с гладким, не застланным ковром полом и подумала, что здесь можно славно поиграть, если убрать стол. Я попросила Линтона позвать Зиллу, чтобы она нам помогла, а потом мы могли бы сыграть в жмурки. Мы бы велели Зилле нас ловить, – как мы с тобою, Эллен, бывало, развлекались. Но Линтон не хотел таких игр, не видя в них никакого удовольствия. Однако он все же согласился поиграть со мной в мяч. В шкафу мы нашли два мяча: они там лежали среди других старых игрушек, волчков, обручей, ракеток и воланов. Один мяч был помечен буквой К, а другой – буквой Х. Я хотела взять тот, который был с буквой К, будто он для “Кэтрин”, то есть для меня. А тот, что с буквой Х, как раз подходил Линтону, ведь его фамилия Хитклиф. Но из этого мяча начала высыпаться набивка, поэтому Линтону он не понравился. Мы начали играть, я все время выигрывала, и тут мой брат опять рассердился. Он начал кашлять, бросил мяч и вновь опустился в кресло. Но в тот вечер его было вовсе не трудно снова привести в хорошее настроение. Мне достаточно было спеть ему пару песенок – твоих песенок, Эллен, – но тут оказалось, что уже поздно и мне нужно идти. Он просил и умолял меня прийти на следующий день, и мне пришлось ему это пообещать. Мы с Минни летели домой со всех ног, а когда я заснула в ту ночь, то до самого утра видела во сне Грозовой Перевал и моего милого, милого кузена.
На следующий день мне было очень грустно: ведь тебе стало хуже, и еще мне не нравилось скрывать от папы мои поездки на Грозовой Перевал, а хотелось, чтобы он узнал о них и одобрил. Но после чая на небе уже сиял полный месяц, и я пустилась в путь по пустоши, сплошь залитой лунным светом. “У меня будет еще один счастливый вечер, – подумала я, – и что вдвойне меня радует, у моего дорогого Линтона – тоже!” Я пустила Минни рысью, когда въезжала в их сад, и уже огибала дом, но в этот момент передо мной возник этот мужлан Эрншо. Он взял мою пони под уздцы и сказал, чтобы я зашла в дом с главного входа. Потом он погладил шею Минни, назвал ее доброй лошадкой и замешкался, словно хотел, чтобы я поговорила с ним. Но я велела ему оставить мою лошадь в покое, а не то она его как лягнет! Он рассмеялся и на своем ужасном наречье заявил, что “пусть лягается, от него не убудет”, а потом с ухмылкой посмотрел на ноги моей лошадки. Мне даже захотелось, чтобы Минни его действительно припечатала копытом! Он пошел открывать мне дверь и, поднимая засов, посмотрел на надпись над дверью и сказал, стесняясь и важничая одновременно, как истый деревенский увалень:
– Мисс Кэтрин, а я теперича могу прочитать, чего тут понаписано!
– Чудеса, да и только! – воскликнула я. – Ну что ж, не томите, поделитесь с нами вашими знаниями, коли вы теперь такой умный!
Он по складам прочитал свое имя “Гэртон Эрншо”.
– А цифры? – попыталась я его подбодрить, потому что увидела, что дальше он в своем чтении двинуться не может.
– Я их еще не научился разбирать, – ответил он.
– Ах вы, голова садовая! – сказала я, от души смеясь над его провалом.
Этот болван уставился на меня: на губах его блуждала ухмылка, а глаза потемнели и посуровели, словно он колебался, то ли рассмеяться вместе со мной и обратить мои слова в дружескую шутку, то ли воспринять их как выражение презрительного к нему отношения – каковыми они и были на деле. Я разрешила его сомнения, приняв важный вид и приказав ему оставить меня, так как я приехала не к нему, а к Линтону. Он покраснел – так сильно, что я различила это даже при лунном свете, – снял руку с дверного засова и пошел прочь, являя собою воплощение уязвленного тщеславия. Наверное, он вообразил, что может сравниться с Линтоном, всего лишь научившись по складам читать свое имя, и страшно разочаровался, когда я недвусмысленно дала понять, что считаю иначе.
– Постойте, мисс Кэтрин! – прервала я ее. – Не буду бранить вас, как и обещала, но не нравится мне ваше отношение к Гэртону. Эрншо вам такой же двоюродный брат, как и Линтон Хитклиф. Только подумайте об этом – и сразу поймете, что не следует вам так себя вести. По крайней мере, его желание сравняться с Линтоном надобно признать не столько честолюбивым, сколько заслуживающим уважения. Возможно, он начал учиться не только для того, чтобы похваляться своими знаниями, но и чтобы сделать вам приятное, коль скоро ранее вы заставили его устыдиться своего невежества. А вы высмеяли его первую неуклюжую попытку – хорошо ли это? Если бы вас воспитывали в тех же условиях, что и его, ваши манеры были бы так же грубы. В детстве он был таким же любознательным, живым и умным ребенком, как и вы, и мне больно слышать, как нынче его презирают только из-за того, что этот негодяй Хитклиф держит его в черном теле!
– Ну что ты, Эллен! Уж не собираешься ли ты заплакать? – воскликнула Кэтрин, удивленная моей горячностью. – Подожди, сейчас я тебе расскажу, для чего этот тупица вдруг принялся учить буквы, и стоило ли мне быть с ним любезной. Я вошла в дом. Линтон лежал на диване и привстал, чтобы поприветствовать меня.
– Кэтрин, милая моя, я нынче болен, – сказал он, – поэтому сегодня говори ты, а я послушаю. Садись скорее подле меня. Так я буду уверен, что ты не нарушишь своего слова, и тотчас вновь возьму с тебя обещание, пока ты не ушла, вернуться ко мне на другой день.
Теперь я знала, что, когда он болен, мне нельзя его волновать и огорчать, поэтому я говорила мягко, не задавала вопросов и старалась ничем не вызвать его неудовольствия. Я принесла ему несколько самых лучших моих книг. Он попросил меня почитать немного, и я уже собралась приступить к чтению, когда в комнату ворвался Эрншо. Он, видно, поразмыслил над моими словами и посчитал себя смертельно обиженным. Этот грубиян подступил прямо к нам, схватил Линтона за руку и вытащил его из кресла.
– Убирайся в свою собственную комнату! – закричал он прерывающимся от бешенства голосом с перекошенным лицом. – И забирай ее с собой, ежели она заявилась только к тебе, а с другими и говорить не желает. Нечего выживать меня из моего дома. Катитесь отсюда сейчас же, вы оба!
Он страшно ругался на нас и, не дав Линтону времени ответить, буквально вышвырнул его в кухню. Когда я последовала за своим кузеном, рука Гэртона непроизвольно сжалась в кулак, будто бы он хотел сбить меня с ног одним ударом. Я так испугалась, что уронила одну из принесенных мною книг. Гэртон пинком ноги отправил ее мне вслед и захлопнул за нами двери. Тут я услышала злобный смешок, прошелестевший около очага, и, обернувшись, увидела этого ужасного Джозефа, который стоял, потирая руки и прямо-таки корчась от счастья.
– Я так и знал, что он вас в два счета выставит! Ах, молодец парень! Правильные у него мысли на сей счет! Знает он, еще как знает – да и я тоже, – кто тут хозяином должен быть. Хе-хе-хе! Как он вас попросил залу освободить так вежливенько, а вы и побежали! Хе-хе-хе!
