Мой темный принц - Росс Джулия

– Если я когда-либо бывал невнимательным… – Он остановился и расхохотался. – Нет, не так, я собираюсь искупить каждый раз, когда я бывал невнимательным.

– Нет, – покачала она головой. – В этом нет никакой необходимости. Сегодня новый день. Теперь каждый день будет новым. Давай покончим с покаяниями. Я люблю тебя. Всегда любила. И продолжала бы любить, даже если ты бы остался жить в Глариене с принцессой Софией. Я люблю тебя, Николас. Ты прекрасен. Всегда был для меня самым красивым. И будешь.

Он развязал кружева и расстегнул пуговицы, платье распахнулось.

– А ты – для меня, – сказал он.

Он неторопливо ласкал ее, будто изучал диво дивное, невиданное. Мягкую подушечку и впадинку ее пупочка. Изящные косточки на ее запястьях. Изгиб ее лодыжки. Крохотные ямочки на ее попке. Его тело прижалось к ее телу, ноги сплелись с ее ногами, руки заключили ее в объятия, даря все новые и новые ощущения. Она поцеловала его. Поцеловала его губы, грудь, руки, обхватила его за талию, отвечая лаской на ласку. Медленно, лениво, словно у них впереди вся жизнь, чтобы успеть насладиться каждым ощущением.

Прикосновение сливалось с прикосновением, кожа сплавлялась с кожей. Он понятия не имел, где начиналась она и кончался он сам, его губы, ее губы, его огрубевшие ладони, ее золотистые волосы. Проникновение в нее оказалось всего лишь продолжением его страждущих рук, ее мягких губ. Она двигалась вместе с ним, тепло обернулось жаром, а жар – пламенем. Очистительные языки чувственности – откровенной и обжигающей – сжигали его кровь огнем. Удовольствие расцвело пышным цветком, испепеляющим все сомнения. Он двигался, даже не пытаясь сдержаться, полностью погрузившись в доверие. «Она любит меня. Я могу дать ей в руки власть над собой и знать, что она никогда не воспользуется ею, чтобы причинить мне боль».

Она вскрикнула, по ее телу прошли волны страсти, рот жадно хватал воздух. Его плоть бурно отозвалась на это, несколькими толчками излив семя в самые глубины ее лона. Он лежал перед ней, беззащитный, пресыщенный, пока она гладила его по волосам, и, затаив дыхание, ждал приступа дурноты.

Но приступа так и не случилось. Ничего, кроме радости и ясного, безграничного удовольствия.

В его глазах она была воплощением исцеляющей красоты и любви.

За окном стояло английское лето, окутавшее мир благодатью. Он ощущал себя полноценным и реальным, словно все остальное было просто дурным сном. Он потянулся и сел, не сводя с нее глаз. Ее волосы разметались по подушке. Кончик носа покраснел – она тихонечко плакала. Какая же она мягкая и пухленькая как раз там, где нужно. Женственная. Груди полные, пронизаны голубенькими венами, соски налитые и влажные.

– Мисс Пенелопа Линдси. Я люблю вас. Почему вы мокрая?

Она села, положила голову ему на плечо и с мечтательным выражением лица обняла его за талию, купаясь в лучах солнца.

– Это молоко.

Мысль ударила внезапной вспышкой света, больно хлестнув по глазам, как человека, только что вышедшего из тени.

– Молоко?

– Я зову ее Софи. Надеюсь, что принцесса София одобрит. Не каждый ребенок может похвастаться тем, что отец отказался ради него от трона.

– У тебя ребенок? У нас ребенок? О Бог ты мой!

Она отстранилась и несмело улыбнулась ему.

– Только принц может быть таким наивным, – усмехнулась она. – От занятий любовью получаются дети, знаешь ли. И все же, увы, я хочу тебя для себя, потому что я безнадежно, страстно, навеки влюблена в тебя. Ты не против?

Он выскочил из кровати и закричал, сотрясая позолоченные потолки:

– Против! – Он расхохотался, ни капли не стесняясь своей наготы. – Против? – Смех уносил с собой годы долга и дисциплины, звенел в его собственных ушах. Он занимался с ней любовью и не почувствовал ничего, кроме радости. Радости и обжигающего пламени страсти, превратившего стыд и сожаления в тлеющие угольки. Она любит его, невзирая на все, что он совершил. Она подарила ему дочь. Она нуждается в нем. Она хочет его. Она любит его.

– Я так счастлив, Пенни. Мне хотелось бы сделать тебе еще детей. Мне хотелось бы повторять попытки каждый день, по нескольку раз на дню, чем чаще, тем лучше. Пусть все наши следующие дети будут рождены в браке – хоть я и клянусь, что маленькая Софи не почувствует никакой разницы, – что мы просто обязаны тотчас сыграть свадьбу. Ты и я, Пенелопа Линдси и Николас, лорд Эвенлоуд – английский пэр и самый счастливый человек на земле. Когда я могу увидеть ее?

– Сейчас, если хочешь, – сказала она. – Она уже, наверное, внизу, с мамой, Фрицем и миссис Баттеридж. Моя мать и ее жених принесли малышку из Клампер-Коттеджа. Я сказала маленькой Софи, что в глазах святого Кириакуса мы с тобой уже женаты и что наш союз благословлен этим святым. Крошка будет знать, что она особенная. Но если у нее появится братик, я думаю, что в один прекрасный день ему захочется предъявить законные права на владения графа. Выйти за вас – большая честь для меня.

– Особую лицензию, – сказал Николас. – Немедленно.

Эпилог

За окном загорался рассвет. Нежный, розовый, предвестник шикарного летнего дня. Пенни снова уткнулась в подушку и растворилась в своем удовлетворении. Дни сложились в целый год – осень, зима, весна и снова лето, – с тех пор как они с Николасом поженились в Норидже. Он превратил ее в графиню, а себя в силу, с которой невозможно не считаться. Глупо было бы думать, что все его таланты пойдут прахом! Герцог Веллингтон абсолютно прав.

Николас, граф Эвенлоуд, произнес блестящую первую речь в палате лордов в защиту трудового народа Англии, ни на кого не оглядываясь. Не слишком хороший способ войти в правящую элиту! И все же его выслушали. Он знал, как можно убедить людей, не обижая их, как манипулировать ими, если понадобится, как завоевать сердца и сторонников, и врагов. Он научился этому при лучших дворах Европы.

Она улыбнулась.

Раскалл-Холл представлял собой островок благополучия и процветания в бурном потоке, несущем Англию к новой жизни, к новому будущему. И они с Николасом были частью этого будущего, строили мир, в котором королевская кровь не играла бы такой большой роли, в котором места в парламенте больше не принадлежали бы только власть имущим; мир справедливости, в котором каждый человек чувствовал бы себя достойным. На это может уйти вся жизнь. Вполне возможно, только человек, сам побывавший в роли монарха, способен добиться в этом деле успеха.

Она потянулась к нему, но его уже не было рядом. Квест спала на подстилке у камина, подергивая лапами в своем собачьем сне. Снаружи запели птицы, к их хору примкнуло еще одно чириканье, куда более трогательное и пронзительное.

Еще один звук вплелся в пелену птичьего гомона и тихого утреннего солнца. В небольшой комнате, которая когда-то служила Алексису спальней, мирно похрапывала няня. Это была одна из дочерей Хардакров, пухленькая отзывчивая девушка, обожающая малышей. Распахнутые двери открывали анфиладу комнат.

Пенни расплылась в улыбке, соскользнула с кровати и накинула халат.

Она тихонечко прокралась по ковру и прислонилась к дверному косяку. Маленькая Софи спала, кудряшки золотыми колечками разметались по подушке.

Николас сидел в кресле у окна в простом темном халате поверх белой ночной сорочки. Фредерик, виконт Сакслингхэм, трех месяцев от роду, пускал пузыри и агукал, колотя ножками по папиным рукам. Малыш повернул голову, втянул в себя воздух – кулачки что две твои булочки – и присосался к воротнику сорочки Николаса.

– Ш-ш, – прошептал Николас. – Маму разбудишь. Только не говори, что ты уже проголодался, парень!

Груди Пенни набухли, молоко сочилось из сосков, но она не двинулась с места.

– Может, вы и новый наследник Раскалл-Холла, сэр, – говорил Николас, – но одного вы не понимаете – вашей маме нужно поспать. Она – свет моей жизни и бальзам на сердце. Я стал свободен с того самого дня, когда сочетался с ней браком. Свободен от страданий, с которыми, я уж думал, мне придется умереть. Свободен от головных болей, доводивших меня до исступления. Интересно, почему брак сравнивают с цепями, юный Сакс? Для твоего везучего папочки брак – это крылья.