Виктория Холт - Сестры-соперницы
Я содрогнулась.
— Ваш брат не должен подвергать себя такому риску.
— Вы думаете, он послушается меня?
— Сомневаюсь. Так всегда и бывает с мучениками. Они никогда не слушают тех, кто пытается их спасти.
— Доктора Лейтона выпустили из тюрьмы.
— Возможно, теперь он будет вести мирную жизнь. Она резко повернулась ко мне.
— А что ему остается? Девять лет в королевской тюрьме! Он потерял зрение, слух, его не слушаются руки и ноги. Наверное, теперь его жизнь вполне можно назвать мирной. И все это — лишь за то, что он посмел изложить на бумаге свои мысли, которые могли овладеть умами других людей!
— Мы живем в жестокие времена, Элла.
— Вот ради того, чтобы эти времена изменились, и рискуют своими жизнями Люк и его друзья.
Некоторое время мы молчали. Как легко и спокойно было здесь, на ферме! Мыслями я вернулась в Фар-Фламстед, пытаясь угадать, о чем сейчас думает Ричард. А вдруг он заговорит с Анжелет о той ночи? Что тогда произойдет?
Вошел Люк Лонгридж, и я сразу заметила, как загорелись его глаза, когда он увидел меня. Я собрала все свои силы, чтобы привлечь его внимание, потому что мне нужно было как-то развеяться. Я должна была прекратить думать о трагифарсовой ситуации, которую сама же и создала в Фар-Фламстеде.
— У тебя мрачный вид, сестра, — сказал он, глядя в это время на меня.
— Мы говорили о докторе Лейтоне.
— О да. В свое время вокруг его имени было много шума, но теперь он уже на свободе.
— Через десять лет! — раздраженно заметила Элла — Его жизнь кончена. Я даже сомневаюсь в том, что он сохранил рассудок.
Я в упор посмотрела на Люка и сказала:
— Это предупреждение тем, кто безоглядно бросает вызов власть имущим.
Люк сел за стол, и его глаза загорелись тем фанатичным огнем, который появлялся у него при обсуждении любимых тем.
— Нет! — воскликнул он. — Лейтон служит всем нам примером.
— Примером того, как не следует поступать, — сказала я.
— Госпожа Лэндор… Я прервала его:
— Умоляю вас, называйте меня просто Берсабой. Ведь мы с вами друзья, верно?
— Я счастлив, если это так. Видите ли, Берсаба, каждый должен делать свое дело, и если мы отступим, увидев поражение одного из наших лидеров, значит, мы недостойны вести эту борьбу.
— Возможно, вы достойны того, чтобы вести мирную семейную жизнь и чтобы ваши дети выросли в безопасной обстановке.
— Нет безопасной обстановки там, где царствует тиран.
— А вы уверены в том, что, свергнув эту тиранию, вы не замените ее еще худшей?
— Мы уверены в том, что этого не произойдет. Нет тирании в смиренном служении Господу.
— Но это может стать тиранией в отношении того, кто не желает служить ему смиренно.
— Вы защищаете подобных себе, Берсаба.
— Каких таких подобных? Я и не знала, что принадлежу к какой-то секте. Я думаю так, как мне думается. Я хочу иметь свое собственное мнение, а отнюдь не то, которое мне будет навязывать та или иная группа людей.
— В таком случае, вы не менее опасны, чем я.
— О нет. Ведь я не излагаю свои мысли в письменном виде. Я держу их при себе и никому их не навязываю.
Элла накрыла на стол, и мы продолжили наш разговор. Она в основном молчала, поставив на стол локти и внимательно наблюдая за нами. Люк был очень оживленным и возбужденным.
— Вы, кажется, воображаете, что я — сам архиепископ Лод![6] — сказала я.
— Никогда не принял бы вас за кого-то другого. Вы слишком сильная личность, чтобы вас можно было с кем-то спутать.
Я почувствовала, что начинаю краснеть, и воспоминания, которые я изо всех сил пыталась подавить, вновь нахлынули на меня. Тогда я успешно — если это можно так назвать — выдала себя за другого человека. Интересно, что сказал бы Люк, узнав о том, что я натворила? Представляю, как возмутились бы его пуританские чувства.
Но то, что я покраснела, сделало меня лишь еще более привлекательной для него.
Я быстро проговорила:
— Терпеть не могу, когда краснею. От этого мои оспины выглядят еще хуже.
— Они ни в коей мере не портят вас. Ваша сестра рассказала нам о том, как вы заболели.
— Точно так же, как и все остальные. Я просто заразилась оспой.
— Она рассказала, как это произошло.
— Вы не должны считать меня героиней. Я не поехала бы туда, знай заранее, что произойдет.
— И вообще не было смысла ехать, — заметила Элла.
— Тот факт, что вы совершили такой поступок из желания помочь своей служанке, подтверждает ваше благородство… несмотря на все ваши усилия это отрицать, — сказал Люк, — причем я эти усилия не поддерживаю.
— Давайте вернемся к положению в стране, — попросила я.
— Нынешний парламент будет распущен, и еще до конца этого года будет создан новый парламент. Его возглавят Пим и Хэмпден, а потом опять возникнет конфликт между королем и парламентом. Вопрос в том, кто будет управлять страной: те, кто был для этого избран, или упрямец, считающий, что божественное провидение усадило его на трон.
— Полегче, Люк, — предупредила его сестра.
— Вы неосторожны, — сказала я и тут же подумала о том, что мы оба неосторожны и поэтому между нами много общего.
Я спохватилась, что мне пора уезжать, и тут они поинтересовались, почему со мной не приехала сестра.
— У нее болят зубы.
— А раньше такое случалось?
— Да, время от времени. Впрочем, у миссис Черри есть хорошее лекарство, снимающее боль.
— Надеюсь, вскоре она поправится, — сказала Элла.
— Больной зуб лучше всего удалить, — добавил Люк.
— Я скажу об этом сестре, — пообещала я. Люк поехал провожать меня. По пути он признался в том, что рад моим посещениям и что ему интересны мои взгляды.
— Несмотря на то, что они не совпадают с вашими собственными?
— Частично — именно поэтому, а частично — потому, что они изложены так ясно, точно и логично.
— Может быть, я сумела склонить вас на свою сторону?
— О нет, — ответил он. — Вы по своей природе роялистка, это очевидно. А я — пуританин. Я верую в то, что путь на небеса лежит через самопожертвование и отказ от мирских радостей.
— Вот с этим я никогда не соглашусь. Отчего то, что приятно, должно быть грешным?
— Лишь простая, посвященная религии жизнь приносит истинное удовлетворение.
Я ничего не ответила, но мне хотелось рассмеяться ему в лицо. Я по его глазам видела, что он желает меня. Его ни в коей мере нельзя было назвать отталкивающим — даже сейчас, когда для меня существовал один-единственный мужчина. Мне еще многое предстояло узнать о самой себе. Я подумала, что было бы очень забавно наглядно показать ему, насколько он не прав.
