Виктория Холт - Дорога на Компьен
Это был урок, который ему следовало бы давно уже усвоить: всегда будь в дружбе с всесильной фавориткой короля.
— Монсеньор герцог, — сказал де Брильер, — я глубоко сожалею, что столь неприятная обязанность выпала на мою долю.
Шуазель в ответ расхохотался.
— Монсеньор герцог, — сказал он, — я отлично знаю, что трудно было бы найти другую, столь же приятную для вас миссию.
Де Брильер поклонился, и Шуазель заметил довольную улыбку, мелькнувшую на губах злого вестника. «Сегодня, — подумал Шуазель, — вот так же будут улыбаться все те, кто был хитрее, чем я, и решил войти в партию «баррьенов».
Он послал своих слуг за мадам де Шуазель. Она пришла с немым вопросом, застывшим в ее глазах. У нее приятное, милое лицо, думал Шуазель, глядя на нее. Он был ей плохим мужем. Она подарила ему редкую преданность вместе с крупным состоянием. И даже теперь лишь особое уважение короля к ней спасло его от высылки не в Шантелу, а куда-нибудь подальше. Она отказалась от внимания со стороны короля ради своего мужа, который никогда не притворялся, что предан ей, и не делал тайны из того, что любит свою сестру больше, чем жену.
— Что случилось, Этьен? — спросила мадам де Шуазель. — У вас такой вид, будто вы на краю гибели.
— Да, я и в самом деле на краю гибели. Она взяла письмо у него из рук и прочла его.
— Ну как? — спросил он.
— На свете много мест, таких же красивых, как Версаль, — сказала она. — По-моему, Шантелу — одно из них. — Вы ни в чем не упрекаете меня? — спросил он. — Нам придется жить как изгнанникам, а все могло быть иначе. Если бы я улыбался этой женщине и унижался перед ней...
— Эта женщина больше не имеет для нас значения, Этьен.
— Не имеет? — ядовито засмеялся Шуазель. — Я не сумею ее забыть, и в Шантелу буду помнить о ней.
— А что если вам жить своей жизнью, а она пусть живет своей?
Шуазель обнял жену за плечи:
— Вы слишком снисходительны и добры, моя дорогая. Такие люди, как я, живут лишь тогда, когда ведут борьбу. Борьба не кончилась.
В комнату вошла герцогиня де Грамон, и Шуазель убрал руки с плеч жены и повернулся к сестре.
— Неужели, Этьен? — спросила герцогиня. Он протянул ей письмо.
Прочтя его, герцогиня швырнула листок на пол и принялась топтать ногами.
— Эта низкая тварь добилась своего!
— Добилась, — сказал Шуазель, — но и мы будем добиваться своего. Борьба еще не кончена. Мы отступим в Шантелу и оттуда поведем войну с ней. Не забывайте: Луи за шестьдесят, и за плечами у него бурная жизнь. Супруга дофина мой доброжелатель, и она будет руководить нашим добродушным, но вялым дофином. О нет, битва еще не проиграна! А пока что идемте обедать. Думаю, обед будет таким же вкусным для изгнанников, как и для тех, кто еще остается при дворе... ненадолго.
***
Шуазель с женой и сестрой покинули Версаль и отправились в Шантелу.
Они проезжали по улицам столицы, сопровождаемые многочисленными экипажами, в которых сидели их слуги и находилась поклажа.
Кортеж провожали долгие взгляды парижан.
— Великий человек уезжает, — говорили люди. — Его выслали, потому что так захотелось мадам дю Барри.
Шуазель знал, о чем думают эти люди, и дружелюбно улыбался им. Он был уверен, что его возвращение не за горами.
Итак, в Шантелу, думал Шуазель. Там у него будет свой двор, не хуже, а может, и лучше, чем в Версале. Он будет принимать у себя философов, выдающихся писателей. Новые песни и сатиры разлетятся оттуда по всей Франции. И в один прекрасный и не столь уж отдаленный день мадам дю Барри придется с позором покинуть Версаль, а он, Шуазель, со славой вернется туда.
После изгнания Шуазеля парламент лишился своего наиболее влиятельного и мощного сторонника.
Мопеу сделал все возможное, чтобы убедить короля, что власть парламента необходимо уменьшить и привести в действие новую систему управления Францией.
Луи, поддавшись в конце концов убеждению в том, что Шуазеля надо отстранить от дел и сослать, был, однако, в нерешительности.
Тогда в дело включилась мадам дю Барри. Для придания королю решимости она повесила у себя в апартаментах портрет Карла Первого кисти Ван-Дейка. Дело в том, объясняла Жанна, что семейство дю Барри состояло в родстве с ирландскими графами Бэриморами, дальней родней Стюартов. Стало быть, говорила Жанна, этот джентльмен — Карл Первый Стюарт — приходится ей родственником.
Но дело было вовсе не в родственных связях и чувствах Жанны. Портретом Карла Первого королю Франции Людовику Пятнадцатому напоминали, что бывает с монархами, которые вступают в конфликт с парламентом.
Когда ситуация ухудшалась и необходимы становились какие-то быстрые, решительные действия, «баррьены» подсказывали Жанне, чтобы она намекнула Луи на участь Карла Первого.
Так Жанна и поступала. Нежно обняв Луи, она со вздохом говорила ему:
— Эта картина стала для меня постоянным предостережением. О, Луи, распустите свой парламент. Умоляю вас, не забывайте о том, что когда-то парламент лишил головы этого красивого мужчину.
Луи невольно всматривался в изображение несчастного Карла на холсте.
Карл, казалось, призывает его не забывать, как угрюмо смотрят на него подданные, когда он, король Франции, проезжает мимо них, не забывать их злобного ропота, подумать о бедственном положении своей страны и народа.
Луи решился и отдал приказ. Холодной январской ночью его мушкетеры нагрянули в дома всех парламентариев и вручили им королевский указ об изгнании. Парламентариям было предложено либо удалиться в ссылку, либо признать новые предписания короля.
Они предпочли ссылку. Вновь сформированное правительство возглавил триумвират: д'Айгюлон — министр иностранных дел, Мопеу — канцлер и Террэ — генеральный инспектор. Состоялась церемония инаугурации, на которой Луи, обращаясь к членам этого правительства, сказал: — Повелеваю вам приступить к исполнению своих обязанностей. Запрещаю принимать какие бы то ни было решения вопреки моей воле и делать какие бы то ни было заявления в пользу моего прежнего парламента. Быть по сему.
Грозные тучи сгущались над Францией. Новые идеи проникли в умы и души людей. Призрак революции витал над измученной страной.
КОНЕЦ ДОРОГИ
Король и его фаворитка больше не доставляли друг другу радости и наслаждения. Король чувствовал, как старость подкрадывается к нему. Порой им овладевала такая неодолимая скука! Он все чаще задумывался о смерти. Как много людей, живших бок о бок о ним, уже умерли...
Однако для мадам дю Барри такая жизнь становилась невыносимой. Она постоянно была с королем, жизнерадостная, веселая, всегда, казалось, хорошо знающая, что надо делать, чтобы прогнать его хандру. Луи во всем полагался на нее и нервничал, если ее в нужный момент не оказывалось рядом.
