Мэриан Палмер - Белый вепрь
— А я и не знала, что милорд Бэкингем в Лондоне.
— Это еще слабо сказано, мадам, — с кривой улыбкой произнес Фрэнсис. — Им весь город полон, этим лордом Бэкингемом.
На мгновение глаза ее вспыхнули, но продолжать разговор на эту тему Анна не стала. Эдуард, беспокойно вертевшийся в кровати и не сводивший глаз с залитых солнцем верхушек холмов, поднимавшихся там, вдалеке от замка, внезапно повернулся и спросил:
— А как там мой отец, лорд Ловел?
— Дел у него полно, Ваше Высочество, и ему очень не хватает вас и миледи. Поручений он мне надавал для вас столько, что все и не упомнишь.
У мальчика порозовели щеки.
— Скажите ему, что на день святого Михаила{142} я поеду в Йорк на своем вороном.
Эдуард поудобнее устраивался на подушках. Фрэнсис потянулся помочь ему, заслужив благодарную улыбку. Кушетку передвинули поближе к окну, откуда взору мальчика открылась необъятная равнина и длинная дорога, убегавшая куда-то на юг. Увы, это мучительно напомнило мальчику о том, что скоро по ней в путь отправится мать, а он снова останется один. В этот момент с вечерней порцией лекарств в комнату вошел врач, и Фрэнсису пришлось удалиться.
На следующий день они тронулись в путь — скромная, меньше чем в сто человек процессия: жене Ричарда не захотелось ждать, пока соберется более внушительная свита. Ехали быстро, не прошло и недели, как добрались до Сен-Албанса — последней остановки перед Лондоном. На следующее утро они вновь двинулись в путь, но не проехав и нескольких миль, встретили более многочисленный кортеж, направлявшийся в ту же сторону. Обратив внимание на ливреи путников, Фрэнсис изумленно вскинул брови и, повинуясь знаку Анны, послал одного из всадников узнать, кому принадлежит эта кавалькада. Получив удививший ее ответ, Анна в сопровождении нескольких приближенных подъехала к крытому экипажу и спрыгнула с лошади. Видно было, как тонкая, с набухшими венами старческая рука раздвигает багрово-красные занавески. Фрэнсис и несколько его спутников остановились на почтительном расстоянии, наблюдая, как жена герцога Глостера опускается в низком поклоне перед герцогиней Йоркской.
Две процессии соединились, и путь продолжился. Лошадь молодой герцогини шла рядом с экипажем свекрови. Фрэнсис, которого подозвали к карете герцогини Йоркской, вскоре немного отстал и погрузился в раздумья. Много лет прошло с тех пор, как Цецилия Йорк уединилась в Беркемстеде, правда, она сохраняла живой интерес к делам сыновей. Эдуард, который больше других братьев был похож на нее, выслушивал сердитые упреки от матери по поводу выбора жены. Кларенсу давали от ворот поворот всякий раз, когда он пытался использовать герцогиню в качестве посредника при решении спорных проблем с Эдуардом. Ричард поддерживал с матерью постоянную переписку, но Фрэнсис не был уверен, что нынешняя поездка есть отклик на приглашение сына. Скорее всего, Ее Высочество сама решила посмотреть, как идут дела в Лондоне.
В полдень они добрались до города и там расстались: герцогиня Йорк отправилась в свою давно пустовавшую резиденцию — Бэйнардс-Кастл, а герцогиня Глостер — на Кросби-Плэйс. Ричард совещался с помощниками, когда получил сообщение о приезде жены. Он тут же прервал беседу и поехал встречать Анну.
Прошло несколько дней, Фрэнсис почти не видел Ричарда Глостера. Фрэнсису поручили представлять лорда-протектора в комитете по коронации, возглавляемом Расселом. До этого важного события оставались лишь две недели, а многое еще требовало решения. Гастингса тоже не было видно, почти все время он проводил в Тауэре с юным королем. Дни бежали один за другим. От Филиппа пришло известие — он намеревался к концу июня отплыть из Кале. В перерывах между участившимися заседаниями комитета Рассел готовил канцлерское обращение к парламенту, сессия которого должна была вот-вот открыться. Кроме прочего, возникли проблемы протокола, которым посвятили несколько заседаний. Возвратившись домой после таких напряженных совещаний (решался вопрос, что же все-таки важнее — родство жены лорда Стэнли с Бофорами{143} или ее статус как матери Генри Тюдора), Фрэнсис узнал, что его ждет гонец от герцога Глостера. В послании Ричарда говорилось, что Ловел непременно должен присутствовать завтра на заседании совета в Тауэре.
Утро выдалось чудесное, теплое, на воде мелькали солнечные блики. Чтобы сократить путь, Фрэнсис отправился по реке, он лениво переговаривался с лоцманом и размышлял, зачем его так срочно вызвали в Лондон, ведь примерно на то же время назначено совещание в Вестминстере. Кроме Фрэнсиса, к Глостеру не позвали никого — возможно, потому что среди членов комитета он был единственным полномочным представителем Ричарда и являлся там наиболее важной персоной. Остальные были в основном духовными лицами, Однако, недоумевал Фрэнсис, если дело такое важное, почему не позвали самого Рассела?
В большом зале Белого замка Тауэра собрались Бэкингем; Джон Хауард; юный граф Линкольн, сын сестры Ричарда, герцогини Саффолк; Кэтсби, один из адвокатов нового призыва, игравший в последнее время все большую роль в общественных делах. На него внимание Ричарда обратил лорд Гастингс, и теперь он пользовался большим доверием самого герцога. Присутствовали здесь и несколько человек из северного окружения Ричарда. Ротерхэм, Мортон и Стэнли сидели чуть поодаль, рядом с ними стояло пустое кресло. В него, не говоря ни слова, и опустился Гастингс. Он пришел прямо из королевских покоев. Фрэнсис перехватил взгляд Гастингса на Бэкингема, тот отвечал любезной улыбкой. Появился Ричард. Он не сел в кресло, приготовленное специально для него. Положив руки на стол, он обежал взглядом присутствующих и остановился на четверых в противоположном конце зала. «Всего шесть недель прошло, как он приехал из Стоуни-Стратфорда, но как он постарел за это время», — подумал Фрэнсис. Ричард выглядел вконец изможденным, вокруг глаз и рта залегли глубокие складки, на виске нервно пульсировала жилка. Лицо было бледным и сухим, как пергамент.
Ричард продолжал стоять, пришлось подняться и всем остальным. Скрипнул стул, на котором сидел Гастингс, после этого наступила абсолютная тишина. Первым ее нарушил тихий, ровный голос Ричарда Глостера:
— Милорды и сэры, месяц назад вы оказали мне честь, одобрив мое назначение протектором несовершеннолетнего короля и единодушно проголосовав за то, чтобы регентство продолжалось, пока король не достигнет необходимого возраста. Поскольку я явился сюда безоружным, это, очевидно, был акт свободного выбора, а ваше мнение во все времена считалось высшим и непререкаемым судом. Но выходит так, что этого недостаточно.
