Валерия Вербинина - Рыцарь темного солнца
Итак, епископ умолк и вернулся на свое место, сопровождаемый одобрительным гулом зрителей. Гул, однако же, немедленно превратился в рев, когда бойцы вышли на поле. До решающей схватки Август, как и подобает христианину, исповедался и причастился; крестоносец от исповеди отказался, заявив, что исповедался загодя, в Мальборке. Когда он появился, зрители стали осыпать его оскорблениями, а некоторые даже принялись бросать в него огрызки яблок и грязь; Мадленка закрыла лицо руками, чтобы не видеть мерзкой вакханалии.
На синеглазом рыцаре была кольчуга и легкие доспехи, на Августе – более тяжелая броня. Подошли оруженосцы, чтобы вручить бойцам мечи и кинжалы и помочь надеть шлемы. Мадленка, вновь глядевшая на происходящее, заметила, что шлем, предназначенный для крестоносца, ему мал. Толпа заулюлюкала. Боэмунд сделал жест, означавший, что он отказывается от шлема, и оруженосец убежал трусцой, унося шлем под мышкой. Мадленка похолодела: с непокрытой головой у крестоносца не оставалось никаких шансов.
Август, уже стоявший в полном вооружении, подозвал своего оруженосца и велел ему снять с себя шлем. Князь Доминик нахмурился. Боэмунд бросил на противника безразличный взгляд и отвернулся. Какой-то нищий в первом ряду, беззубый, уродливый малый, прыгая на месте от возбуждения, кричал ему всякие похабные слова. Боэмунд, словно не слыша их, пятясь, мало-помалу приближался к нему, и когда до нищего оставалось два или три шага, неожиданно обернулся. Лезвие меча сверкнуло в его руке, как молния, и нищий отчаянно завыл. Острием клинка рыцарь нарисовал у него на лице тевтонский крест. Толпа отхлынула; нищий, ослепший на один глаз, ползал по земле и дико верещал. Стража бросилась наводить порядок, а Боэмунд вернулся в центр поля, но теперь уже никто не осмеливался швырять в него объедками или изустно позорить его. Август – тоже без шлема, с непокрытой головой – стал напротив.
– К чему это? – спросил Боэмунд так, словно видел его впервые.
– Я все равно тебя убью, – отозвался Август. – Но мне не хочется, чтобы люди думали, будто я одолел тебя не в честном бою.
Боэмунд ничего не сказал, только сплюнул далеко в сторону.
– Тебе нужны другие доспехи, – продолжал Август.
– Меня устраивают и эти.
Август перебросил меч из правой руки в левую и обратно.
– Ты готов умереть?
– Не больше тебя.
Герольд подал знак к началу схватки, протрубив в трубу, и бойцы сошлись.
Юный Август тотчас получил легкую рану и отскочил со сдавленным криком. Но, поскольку отступление было не в его привычках, он снова ринулся в бой.
(О, благосклонные читатели, отчего роман не кинопленка? Тогда вместо того, чтобы пробегать глазами сухой отчет, состоящий из маловыразительных словес, как то: «Нанес удар, отбил, парировал, ранил, наступил, отбился, ушел в глухую оборону», вы имели бы цветное двигающееся изображение, где, во-первых, все было бы видно наилучшим образом, а во-вторых, автору ничего не требовалось бы объяснять. Средний план, план толпы, крупный план, кровь хлещет, боец отходит, шатается, опускается на одно колено, но не сдается… «Стоп! – кричит режиссер. – Черт возьми, кто впустил собаку в кадр?» А при ближайшем рассмотрении выясняется, что в кадр влезла даже и не собака, а целый теленок… Черт возьми, почему я не Джон Ву? Однако только в кино схватки выходят такими яркими и динамичными, реальность же, увы, куда грубее и проще.)
Столкновение крестоносца и молодого князя Августа было стремительным и жестоким. Рыцарь получил четыре раны, и кольчуга его была пробита. Август же отделался пустячным порезом кожи на голове, когда меч противника настиг его в самом начале схватки.
В толпе зрителей Мадленка заметила двух монахов, которых она хорошо знала. Брат Киприан поник головой и, шевеля губами, перебирал четки. Он не хотел видеть, как убивают его товарища.
Крестоносец сделал неудачный выпад, и Август, предупредив его движение, ударил его острием в грудь. Боэмунд – по его кольчуге неправдоподобно красными струйками стекала кровь, – качаясь, отошел назад. Он воткнул меч в землю и опустился на одно колено, не выпуская рукояти. Он обессилел и, очевидно, уже не мог сопротивляться. Если бы Август в то мгновение приблизился к врагу, то мог бы спокойно убить его. Голова рыцаря опустилась, он смотрел в землю и, очевидно, потерял всякое представление о грозящей ему опасности. Август все еще медлил. Потом Боэмунд медленно повернул голову – и увидел лицо Мадленки. Оно было искажено страданием. В расширившихся глазах таилась такая мольба, какой он, вероятно, не встречал прежде ни у одного человеческого существа. Тень скользнула по измятой траве наискосок от Боэмунда – и в то же мгновение он, выхватив меч из земли, откатился в сторону и вскочил на ноги.
(Отмечу, впрочем, что малая хроника аббатства бенедиктинцев решительно отметает мое объяснение происшедшего; на самом деле, пишет тамошний хронист, хитрый рыцарь, как и во время прошлого поединка, попросту притворялся, желая улучить миг для нанесения решающего удара.)
Август рубанул пустоту и едва успел повернуться лицом к Боэмунду, чтобы отразить его нападение. Забывшись, рыцарь слишком сильно ударил клинком по броне князя, и меч сломался.
Мадленка вскрикнула, но вряд ли что-то на свете могло остановить крестоносца теперь. Он выхватил мизерикордию, проскочил под мечом Августа, нанес ему молниеносный удар в бок, между застежками доспеха. Август закричал, и крестоносец поразил его кинжалом в шею. Князь Яворский попытался воспользоваться мечом, но рыцарь вывернул ему руку, отнял меч и отшвырнул. Август тоже выхватил кинжал, однако противник полоснул его клинком по руке, и мизерикордия Августа упала на траву. Сам Август, получив еще одну рану, не мог больше стоять и повалился на землю.
– Убей меня! – прохрипел он. – Я жалкий трус, я умею только нападать из засады и бить беззащитных. Никто обо мне не пожалеет. Ну? Убей меня, я не хочу больше жить!
Епископ привстал с места. Князь Доминик кусал губы. Пан Кондрат, прибывший из Кракова, нахмурился. Август стоял на коленях, ожидая, когда на него обрушится смертельный удар. Но неожиданно Боэмунд выронил оружие, схватился за грудь и упал. К нему подбежали: он лежал в глубоком обмороке.
Глава 18,
в которой все, наконец, разъясняется
Стало понятно, что поединок продолжаться не может. Тяжело раненных противников унесли с поля боя, разочарованные зрители начали расходиться. В небе собирались облака, и было похоже, что скоро прольется дождь.
Мадленка вернулась в замок, стараясь ни на мгновение не упускать из виду носилки с крестоносцем. Его рука свешивалась через край, и с пальцев стекали капли крови. Не выдержав, Мадленка подошла ближе, взяла его руку и хотела переложить ее. И тут Боэмунд внезапно открыл глаза, улыбнулся ей и снова впал в забытье.
