Барбара Бенедикт - До конца своих дней
А она вдруг обвила руками его шею.
– Поцелуй меня скорей, Раф, – прошептала она. – А то вдруг я передумаю.
И тут Раф отбросил сомнения, да какая разница, мерещится ему это или происходит на самом деле? Все кругом перестало существовать, кроме прижимающегося к нему жаркого тела Гинни, кроме нежного и страстного дыхания, которое он ощущал на своем лице. Он запустил руки ей в волосы, запрокинул ее голову и наклонился, чтобы завладеть губами, которые она ему предлагала. Господи, какое чудо!
Ее губы приоткрылись навстречу его поцелую. Раф понимал, что должен обращаться с ней очень бережно и нежно, что никак нельзя спешить, но вкус ее покорного рта ударил ему в голову. Он был как голодный ребенок, которому слишком долго не давали конфету и вдруг пустили в комнату, наполненную самыми разнообразными сладостями.
Да и Гинни не помогала ему сдерживаться. Она жадно целовала его, ее руки блуждали по его телу с таким же нетерпением, с каким он гладил ее податливые округлости. Раф упивался сладковато-солоноватым вкусом ее тела, исходившим от ее кожи ароматом мыла, ее мягкими шелковистыми волосами. Она должна ему принадлежать, вся, до конца, и не когда-нибудь, а сейчас, СИЮ МИНУТУ!
Он с трудом оторвался от ее губ и, задыхаясь, проговорил, обводя большими пальцами очертания ее влажного рта:
– Даю вам последний шанс, моя прекрасная дама. Вы уверены, что хотите этого?
– Я хочу тебя, – серьезно прошептала она.
И тут под ними словно подломились ноги, и, охваченные единым порывом, они опустились на мягкую землю. Не переставая ее целовать, Раф положил ее на полотенце.
– Я ваш вассал, – прошептал он. – Я живу, чтобы служить вам, леди Гиневра.
И, как тогда, в детстве, эта фраза открыла им путь в волшебный мир, но на сей раз это был его мир. Земные запахи почвы и растений кружили голову ароматом плодородия. Кругом звучала сладострастная ночная музыка. Кваканье древесных лягушек и стрекотанье насекомых сливались со стуком их сердец. Раф целовал ее шею, и ветерок, шепчущий в лохмотьях бородатого мха, как бы вторил ее блаженным вздохам.
Раф двинулся губами ниже, покрыл поцелуями округлости ее грудей, через ситец рубашки пощекотал губами соски, и ее стоны смешались с отдаленным криком пролетающей птицы.
Оторвавшись от нее на минуту, Раф спустил бретельки рубашки с ее плеч и встал на колени между ее ногами, внимательно следя за выражением ее лица, по которому танцевали лунные тени. Он увидел, что она улыбается ему, словно сотканная из золота и серебра, Гинни была не просто мерцающим видением – она была его самым дорогим сокровищем.
– Как ты красива, – сипло проговорил он и опять жадно прильнул к ее губам. Потом спустился в ложбинку между грудями, которые ждали его ласки. Он прошелся губами до дрожащего от нетерпения соска, взял его в рот и стал сосать, водя по нему языком. Гинни вцепилась, ему в волосы:
– О Раф! Стонала она. – О Раф!
Руки Рафа спустились вниз и закатали ее рубашку, чтобы ничто не стояло между ними. Он гладил ее бедра, сосал ее грудь, чувствуя, как его мужская плоть, выросла и затвердела от желания. Ее кожа была горячей и немного влажной, и он больше не мог терпеть. Если он не войдет в нее сию минуту, он взорвется!
Он попытался подготовить ее, раздвинув рукой проход в ее потайное место, но она так отчаянно стонала и так билась под ним, что больше он ждать не мог. Приподнявшись, он посмотрел ей в глаза.
– Помоги мне, Гинни, – просипел он. – Я должен в тебя войти, а ты покажи мне дорогу.
Увидев на ее лице непонимание, он взял ее руку и положил на свою налитую плоть. Почувствовав, как ее пальцы сомкнулись вокруг нее, он содрогнулся от вожделения. И наверно, потерял бы контроль над собой, если бы, увидев ее расширившиеся глаза, не вспомнил, что надо дать ей возможность успокоиться и расслабиться.
– Не бойся, я потихоньку, прошептал он, собрав волю в кулак.
Ее улыбка проникла ему глубоко в душу, чуть не вывернув его наизнанку. И, хотя его тело полыхало неукротимым пламенем, он держался за эту улыбку как за якорь спасения, медленно и осторожно проникая вглубь. Как прекрасно ее тело, как хорошо ему в ней, как тесно и тепло! Как отрадно входить в нее, как мучительно трудно отступать!
Словно для того чтобы испытать его силу воли, Гинни обвила его ногами и выгнула спину, как бы умоляя его идти дальше, глубже. И наконец, резко приподняв бедра, помогла ему прорваться через преграду.
– Не останавливайся! – крикнула она, когда Раф на секунду замедлил. – О Раф, еще, еще!
Да он и не смог бы остановиться. Какое чудо, какое счастье – держать ее в руках, такую горячую, такую нетерпеливую. Раф жадно целовал ее, а их тела двигались в едином ритме. Гинни вскидывала бедра навстречу его толчкам. «Теперь она моя!» – звучала ликующая песня у него в голове, и его толчки все учащались, уходили все глубже. У него помрачился рассудок от наслаждения.
– О Раф! – кричала Гинни, содрогаясь под ним. – О-о-о!
Она достигла апогея, и он тоже излился в нее могучим потоком облегчения, отдав ей, казалось, каждую клеточку своего существа. Она моя, опять подумал он, и чудо не становилось менее сладостным по мере того, как его движения замирали. Наконец, счастливый, удовлетворенный, он скатился на полотенце рядом с ней.
Потрясенный происшедшим, он не мог ни говорить, ни даже думать. Несколько мгновений он лежал на спине, глядя в небо. Сколько ночей он вот так же глядел в небо, мечтая об этой минуте! Раф повернулся на бок и посмотрел на Гинни, до сих пор с трудом веря, что она рядом, что ему все это не померещилось. В ту же минуту она тоже повернулась к нему. На ее лице была нежная удовлетворенная улыбка.
Раф погладил ее по щеке.
– Это правда ты? Я никак не могу поверить.
– Знаю. – Она прижалась щекой к его руке. – Я сама не знаю, что на меня нашло. Но я стояла посреди кухни и думала, нельзя допустить, чтобы он опять ушел. И вдруг поняла, что единственно правильным будет пойти за тобой и отдаться тебе.
Раф кивнул, не смея говорить. Он хотел обсудить с ней завтрашний день и послезавтрашний, но, может быть, еще рано требовать от нее обещания? Чтобы убедить ее остаться с ним навсегда, понадобится время и много таких же блаженных минут.
Да и он еще не скоро будет в состоянии обеспечить ей хотя бы относительное благополучие.
Вспомнив о несделанных делах, Раф утомленно вздохнул, встал и с каким-то ожесточением начал натягивать брюки и засовывать руки в рукава рубашки.
– Выходит, я совершила ошибку, – сказала Гинни и, сев, поспешно натянула через голову рубашку.
Раф застыл. Неужели все его страхи подтвердятся, неужели она опять только играла с ним?
