Сьюзен Джонсон - Серебряное пламя
— Спасибо за проявленную к детям доброту.
— Для меня это было удовольствием, — ответил он просто.
— Теперь, надеюсь, ты найдешь дорогу к выходу, — заявила она твердо, поскольку собиралась навестить Макса до обеда. Ей пришло на ум, насколько же будет скомкано расписание кормления сына, если гость из Монтаны задержится в Париже надолго.
— Приглашения к обеду не будет? — спросил Трей, лениво растягивая слова и думая о том, что с распущенными волосами, без броши и в чопорном платье цвета морской волны, которое она выбрала сегодня, видимо, специально, чтобы не дразнить Трея, она нравится ему куда больше.
— Да, никаких приглашений не будет, — неучтиво буркнула Импрес.
Трей, конечно, мог повлиять на нее в том, что касалось детей, она не могла их лишить его компании, поскольку они обожали его, но близкие отношения не должны распространяться на саму Импрес. Трей Брэддок-Блэк был беспринципным, самоуверенным человеком, и тяжелое сражение, которое Импрес вела, надеясь преодолеть свои чувства к нему, было слишком памятно, чтобы позволить подвергнуть себя риску попасть под его обаяние еще раз.
— Кажется, мне придется обедать в одиночестве. — В выражении его глаз читалось разочарование.
Импрес взглянула на свои руки, надеясь, что они не выдают ее, затем перевела взгляд на Трея.
— Если бы я была более слабохарактерной, — сказала она, — то, может, и изменила бы решение. Однако я этого не сделаю. Возможно, что компания, в которой ты провел вечер накануне, все еще примет тебя.
Импрес встала со стула, подняла подбородок так, что их глаза встретились, и твердо выговорила:
— Всего хорошего, Трей.
— Как долго ты собираешься удерживать меня вдали от твоего дома?
Она могла бы ничего не говорить, поскольку Трей. прочитал ответ в ее глазах.
Теперь, когда она встала, он оказался слишком близко к ней — спокойный, с требовательно спрашивающими светлыми глазами. Импрес вздохнула и спокойно ответила.
— Так долго, как только возможно.
Он улыбнулся своей знаменитой улыбкой, обезоруживающей и призывной:
— По крайней мере, ты понимаешь, что это не может быть навсегда. — Его голос, низкий, богатый оттенками, катастрофически ломал ее решимость. — И помни, ты не сможешь держать детей вблизи себя все время.
— Пошел ты к черту, — приказала Импрес спокойно, контролируя свой порыв и удерживая себя от того, чтобы показать пальцем на дверь, как актер в плохой пьесе. — Ты должен покинуть мой дом. — Ее голос дрогнул на последних словах, а румянец, появившийся на щеках, был вызван не гневом.
Одетый в неброский костюм из твида, Трей излучал поразительную силу, подчиняющую и приковывающую внимание, как серебряное пламя. Как ему удавалось, без слов и движений, пробуждать пылкое предвкушение наслаждения?..
С удовольствием, констатировав ее волнение, он сардонически поклонился и пробормотал по-французски:
— До свидания. — Его темные шелковистые волосы оказались в этот миг так близко, что она могла бы коснуться их, когда его голова на секунду склонилась и, чтобы удержаться и не погладить струящийся шелк ей потребовалось собрать всю свою волю. — Я вернусь.
Когда дверь медленно закрылась, Импрес опустилась обратно на стул и сидела, не двигаясь несколько минут, стараясь унять трепещущие чувства, ощущая, как сильно колотится в груди сердце. Черт бы побрал его привлекательность и вызывающее столь памятные воспоминания обаяние! Она слишком долго вела монашеский образ жизни, напомнила себе Импрес в следующее мгновение, в этом все дело. Она просто нуждается в нескольких минутах покоя.
Но спокойствие не наступало. Упрямый и своевольный, Трей не покидал ее мыслей до тех пор, пока она не услышала шум, производимый слугами в гостиной. Он напомнил Импрес, что Макс ждет ее, и тогда она, торопливо сбежав по ступенькам, быстро пошла по коридору, ожидая услышать плач. Но в обитом панелями холле было тихо. Оставалась надежда, что няня утихомирила Макса сахарной водой, как она делала от случая к случаю, когда Импрес запаздывала.
— Прошу прощения, — сказала Импрес, едва заходя в ярко раскрашенную детскую, — были гости, и я не смогла…
Слова застряли у нее во рту. Напротив расписанной сказочными зверями стены стоял Трей.
— Что ты здесь делаешь? — холодно спросила Импрес, когда к ней вернулась способность говорить.
Трей оторвал взгляд от ребенка, которого держал на руках, и Импрес увидела на его глазах слезы.
— Я рассказываю моему сыну о Монтане, — сказал его голос дрожал от переживаемых эмоций.
— Это не твой сын. — Слова были произнесены с такой силой, что, казалось, в комнате сверкнула молния.
Трей с нежной благодарностью подумал, что может простить ей все — за его сына.
Глядя вниз на Макса, что-то счастливо лепечущего на его руках, он оглядел отпечатавшиеся на маленьком личике свои черты и спокойно сказал:
— Чьим же еще он может быть, если не моим?
— Докажи это.
Наступило гробовое молчание.
Трей глубоко вздохнул, глаза сверкнули гневом, желание понять и простить было растоптано несколькими злыми словами.
— Ты стерва, с холодным сердцем. — Его голос был тих, чтобы не беспокоить сына, но в тоне слышалась непримиримость. — Ты скрывала от меня, моего сына.
— Я думала, что ты слишком занят своими подругами и другим своим ребенком. — Она сказала это, воздвигая между ними непроходимую гору.
— Я не собираюсь отчитываться перед тобой за свою жизнь, а что касается ребенка Валерии, то он не мой. — Воздвигнутая ею гора была мгновенно и небрежно срыта до основания, его тон был бесстрастный — короткое напоминание о своей независимости и уже слышанное ею объяснение о ребенке Валерии.
— А все остальные? — спросила она пылко, отказываясь принимать его холодное объяснение.
Его светлые глаза удивленно раскрылись.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь об остальных?
— Других твоих детей. — Она решительно двинулась к нему, длинное платье скользило по ковру с узором из сплетенных цветов. Он не сможет отрицать их всех, по думала она воинственно.
Удивление мгновенно исчезло из его глаз, а решительность сменилась тревогой. Как бы то ни было, он знал, что она не права.
— У меня, их нет, — сказал он.
— Арабелла говорила, что их несколько, — информировала Импрес с поучительной интонацией в голосе, что еще больше раздразнило его.
— Рискну не согласиться с мнением столь квалифицированного эксперта, как Арабелла. Она не посвящена в мои дела, а тем более не может ничего знать о приписываемых мне детях, — голос у него был холодным и отчужденным.
— Я знала, что ты будешь отрицать это, — заявила Импрес, ее собственное представление о Трее и его ответственности было непоколебимо. — Так же, как ты отказываешься признать, что ребенок Валерии твой.
