Бал виновных (СИ) - Рейн Леа
Иван узнал, что роковой час настал, когда к нему в камеру завалились охранники с ружьями за спинами. Они быстро подняли его на ноги, сцепили его руки наручниками и выволокли в сырые коридоры. Когда его тащили по тюрьме, Иван мало что понимал. Он находился будто в тумане и просто позволял делать с собой все, что угодно. Он лишь молился, чтобы все это поскорее закончилось и чтобы он наконец избавился от всех этих мук и страданий.
Вскоре он оказался в зале казни и беспокойно пробежался по нему глазами. Здесь было много незнакомых людей, и Ивану стало не по себе оттого, что на его смерть пришло поглазеть столько народу. Где-то в центре он выловил знакомые лица – это были Альба, сеньорита Адель, дон Хоакин и Лукас – и ему стало чуточку спокойнее.
Альба, бледная и измученная, сидела между отцом и подругой и старалась не смотреть на эшафот. Когда она увидела Ивана, то побледнела ещё сильнее и закрыла рукой рот, заглушая вырывающиеся всхлипы. Адель держала ее за другую руку и сама с трудом сохраняла самообладание. Это была, наверное, самая трагическая казнь на ее памяти, а Адель повидала немало казней и даже сама едва не подверглась самосуду.
Дон Хоакин сидел напряжённо и не шевелился. Все его тело словно застыло, и издалека его можно было принять за каменное изваяние. Лишь глаза его выдавали в нем живого человека, они нездорово блестели отчаянием и полнились глубокой скорбью. Лукас сидел рядом с ним точно таким же изваянием. Он крепко сжимал челюсть и смотрел невидящим взором перед собой.
За их спинами Иван неожиданно увидел генерала Фернандеса и его сына Рафаэля. Эухении рядом с ними не оказалось. Сначала Ивану стало обидно оттого, что она не пришла. Но потом он решил, что так будет даже лучше. Не стоило ей смотреть на то, как лишают жизни ее любимого.
Иван ещё смотрел на Фернандесов, когда охранники подтолкнули его в сторону эшафота. На секунду ему показалось, что лицо генерала исказила усмешка. Наверняка тот был рад такому развитию событий, ведь ещё недавно он сам хотел застрелить Ивана. И Иван вполне понимал причину, по которой отец Эухении его так невзлюбил. Он и сам не был в восторге от своих поступков по отношению к девушке, которую любил. Но все-таки это не делает чести генералу, если он пришёл на казнь только для того, чтобы насмехаться над приговорённым.
Хотя, может быть, Ивану все это действительно только показалось…
Охранники привели Ивана к подножию эшафота и заставили его подниматься по крутой каменной лестнице. Он едва ощущал свои ноги, поэтому медлил и останавливался, за что каждый раз получал грубые толчки в спину.
На вершине лестницы Ивана встретил палач с чёрным мешком на голове. В этом мешке были прорези, из-под которых выглядывали злобные блестящие глаза и искривленный ухмылкой рот.
Орудие казни уже было готово. Это было ужасающее приспособление, которое словно явилось из преисподней. Было даже трудно вообразить, что такое могло быть создано в этом мире. Тот, кто придумал его, был посланникам дьявола, не иначе. Рядом стоял священник, и Иван никак не мог понять, как служитель Господа мог оказаться рядом с этим ужасным орудием, которое возвышалось над заполненным людьми залом и откровенно насмехалось над всем святым.
Иван посмотрел на зал, эшафот был очень высоким, так что разглядеть лиц собравшихся было невозможно. И это, наверное, было даже хорошо. Незачем смотреть в чужие глаза во время кончины.
Охранники усадили Ивана на узкий стул и привязали его к столбу. Весь мир погрузился в напряжённую тишину. Металлический обруч, ледяной, как щупальце смерти, ухватился за горло. Палач стал позади к винту и очень медленно сделал первый оборот. Механизм проскрипел прямо в ухо. Иван почувствовал, что воздух в лёгкие стал поступать гораздо медленнее. Вскоре острие винта должно впиться в шею и переломить шейные позвонки. Иван просил всех святых, чтобы это случилось быстро и безболезненно.
Но палач вовсе не торопился. Он словно специально заставлял Ивана мучиться и задыхаться. Казалось, он наслаждался тем, что его жертва умирает в страданиях. Иван в своих мыслях проклинал этого человека и молил Господа, чтобы все преступники в конце концов получили то, что заслужили. А палача он считал преступником. Хоть он и был просто человеком, который приводил в исполнение приговор, но все равно был ничуть не лучше обычных убийц. А может быть, он был даже хуже, ведь свои убийства он совершал, прикрываясь законом.
Однако палач медлил вовсе не потому, что ему нравилось видеть чужие страдания. Он даже не смотрел на свою жертву, потому что все его внимание было привлечено к тому, что происходило внизу.
В зал ворвались двое молодых людей. Выглядели они очень плохо – растрепанные, измученные и в грязной одежде. Они что-то прокричали, меча глазами молнии, и вызвали тем самым настоящую суматоху. Кто-то закричал, кто-то начал судорожно креститься, а кто-то бросился к ним и стал засыпать их вопросами.
Монтойя с безумно горящими глазами пересёк весь зал и вспорхнул по лестнице на эшафот. Он подлетел к задыхавшемуся Ивану, ухватился за винт и вернул его в прежнее положение.
Иван, едва понимая, что происходит, ощутил, как воздух обжег легкие. Он увидел перед собой Монтойю, который уже убирал с его горла металлический обруч, и запутался вдвойне. Он уже умер?.. Или его отпускают? Если отпускают, то почему? Что произошло? Чтобы во всем разобраться, Иван попытался вглядеться в зал, но перед глазами все было размыто, так что увидеть, что там происходит, он не сумел. Тогда он решил спуститься вниз, но едва он поднялся на ноги, как в глазах потемнело, а тело устремилось в свободный полет. Иван повалился на каменный пол, слыша сквозь шум собственной крови какие-то неразборчивые крики.
– Иван! – вдруг раздался отчетливый крик прямо над его ухом.
Какой знакомый голос, – подумал Иван.
Он с трудом смог открыть глаза. Свет хлынул ослепительным потоком, а после в этом свету стали вырисовываться обеспокоенные лица. Иван долго бегал по ним взглядом, пока не остановился на одном, которое заставило его усомниться в реальности происходящего.
Наверное, я все же мертв, – сделал он вывод. – Потому меня и отвязали. Значит, я был прав, когда думал, что смогу здесь встретиться Йоном.
***
Те дни, что были отпущены Ивану судьей, Эухения не собиралась терять зря. После того, как она побывала в тюрьме, она решила провести своё собственное расследование, раз полиции оказалось не под силу справиться со своей работой. Поговорив с адвокатом сеньором Куэрво, она узнала все детали дела и начала действовать.
Первым делом она решила поговорить с Кармен, ведь все это началось именно из-за ее рассказа о том, что в вечер убийства дона Йона Иван якобы прятал под лестницей пистолет.
– Я знаю, что твой рассказ для детектива был неправдой, – начала Эухения, остановив горничную в коридоре второго этажа и смерив ее ледяным взглядом. – Будет лучше прежде всего для тебя, если ты в этом сознаешься и расскажешь то, что было на самом деле.
– Я не понимаю, о чем вы, сеньорита, – невозмутимо ответила Кармен. – Я рассказала детективу только то, что видела.
– А ты уверена в том, что видела?
– Абсолютно, сеньорита.
– Было темно, ты могла принять за Ивана кого-то другого.
– Нет. Я была в это время на кухне и видела это из окна. Свет был зажжён, поэтому лестница освещалась. Иван что-то спрятал, при этом он очень внимательно оглядывался, из-за чего мне пришлось спрятаться за занавеску, а после он зашёл в отель. Сеньорита Альба в тот вечер сидела на кухне, я сама ей приносила чай. Когда зашел Иван, она о чем-то с ним поговорила, а потом они оба ушли. Если не верите мне, можете спросить обо всем у нее. А теперь, если позволите, мне нужно продолжать работать.
– Что ж, – вздохнула Эухения. – Иди.
Она думала, что Кармен во время рассказа как-то выдаст себя или начнет волноваться, но она говорила твердо и очень уверенно. Видимо, она знала, что к ней придут с вопросами, поэтому хорошо отрепетировала, как и что она будет отвечать. Если бы Эухения не знала Ивана, то наверняка бы поверила Кармен – так убедительно та врала. Но Эухения знала его, поэтому не верила ни одному ее слову. Чтобы во всем этом разобраться, она решила отправиться к сеньорите Альбе. Раз та в тот вечер тоже видела Ивана, то она, возможно, сможет сказать что-то важное и, в отличие от Кармен, врать точно не станет.
