Джорджетт Хейер - Завоеватель сердец
– Ты в нем ошибаешься. Он знает, что на это я не соглашусь никогда. – Гарольд выпустил из рук цепочку и повернул голову, в упор глядя на Эдгара. – Долгие годы я мечтал о том, чтобы встретиться лицом к лицу с Вильгельмом Нормандским; готов биться об заклад: и он думал о том же. Что ж, вот мы и встретились, оценили друг друга и – слушай меня внимательно! – поняли, что пришлись друг другу по душе, потому будем сражаться до победного конца, то есть до смерти. – Он рассмеялся, но тут же вновь стал серьезным. – В одном я могу тебе поклясться: пока я жив, Вильгельм не сумеет вырвать Англию из рук саксов. Если ты увидишь, что он надел на голову корону Англии, значит, меня уже нет в живых. – Заметив, как Эдгар нахмурился, эрл сказал: – Ага, неужели твоя вера в Гарольда столь слаба?
Эдгар оторопело уставился на него.
– Милорд!
– Ты хмуришься.
– Это не от недостатка веры в вас, милорд. Просто вы оказались во власти Вильгельма, и я боюсь за вас, потому что знаю его. Быть может, вы скажете, подобно Эльфрику, что я и сам стал чересчур похожим на нормандца, поскольку отношусь к их герцогу с большим уважением, но…
– Эльфрик – глупец, – прервал его Гарольд. – Я вижу в тебе мало от нормандцев, хотя ты, сам того не замечая, прибегаешь иногда к их языку и даже обзавелся друзьями среди них.
– Эльфрику это не нравится, – сказал Эдгар, радуясь, что может наконец облегчить душу. – Он полагает, будто я сильно изменился и отдалился от него, не желая понимать, что мои нормандские друзья не… Но это не имеет отношения к делу.
– Эльфрик при виде нормандцев так и не отучился хвататься за свой seax[58], – возразил эрл. – Пусть его; вскоре он перестанет скорбеть о тебе и начнет качать своей глупой головой, глядя на меня и думая, что здесь мне нравятся люди, коих я должен был бы изгнать из Англии огнем и мечом. Что до Вильгельма, то его невозможно не уважать. Но я требую такого же отношения и к себе, а потому перестань бояться за меня.
– Есть и еще кое-что, – нерешительно начал Эдгар. – Сестра рассказала нечто, очень не понравившееся мне. Она говорила о каком-то внушающем страх старинном пророчестве. Милорд, какая ужасная судьба уготована Англии?
Гарольд выразительно приподнял бровь.
– Ты придаешь значение подобным вещам? Если бы ты прожил рядом с Эдуардом столько лет, сколько я, то не обращал бы ни малейшего внимания на вещие сны и пророчества, потому что король буквально помешался на них. Когда я видел его в последний раз, ему было видение Семи спящих отроков эфесских, которые повернулись на левый бок после того, как проспали две сотни лет на правом. – В глазах Гарольда заискрился смех. – А он принялся уверять меня, что это дурной знак, сулящий человечеству неисчислимые беды и несчастья, предваряющий землетрясения, чуму, голод, изменение границ королевств, победы христиан над язычниками и во́йны одних народов с другими. И все это, если мне не изменяет память, будет продолжаться ровно семьдесят четыре года, после чего Семеро спящих отроков вновь перевернутся на правый бок, и тогда, полагаю, у нас наступит очередной – недолгий – мир.
– То пророчество, что я слышал, звучит куда как непонятнее, – серьезно возразил Эдгар. – Сестра говорит, оно известно еще со времен Вортигерна[59], короля бриттов. В нем тоже речь идет о видении, явившемся Вортигерну, когда он увидел пруд, что предвещало нашествие саксов в Англию и прочие вещи.
– Как, кто-то вновь вспомнил об этом замшелом пророчестве? – вскричал Гарольд. – Да, я знаю о нем, хотя и не слышал, чтобы в последнее время об этом вновь заговорили. Его сделал Мерлин, один церковник, но в нем не содержится ничего, кроме бессмысленного набора слов. Вортиргерн увидел в пруду красного и белого драконов, которые отчаянно дрались друг с другом, причем красный одержал над белым победу и выгнал его из воды. Там было что-то еще насчет двух ваз и двух рулонов холста, но что они делали в пруду, я затрудняюсь тебе сказать. Говорят, красный дракон олицетворяет нас, саксов, а белый – бриттов, которые правили Англией до нас. Все остальное я благополучно забыл. Пророчество это было записано в каком-то свитке, но на самом деле оно имеет еще меньше значения, чем сны Эдуарда.
– Милорд, сестра рассказывала мне, что по южным графствам ходит какой-то чужеземец, которого одни полагают сумасшедшим, а другие – так и вовсе не человеком, а злым духом. И якобы он являлся людям, вновь пересказывая им древнее пророчество, говоря, что скоро к ним пожалуют другие люди на кораблях и в туниках из железа и отомстят им за порочность, испорченность. – Эдгар умолк, пытаясь вспомнить точные слова, сказанные ему Эльфридой. – «Придут два дракона, – медленно проговорил он, – два дракона…»
– Как, опять драконы? – пробормотал Гарольд. – Они еще хуже демонов, которые, как предрекает Эдуард, будут бродить по нашей земле.
– «Один, – ничтоже сумняшеся, – продолжал Эдгар, – будет сражен стрелой зависти, а другой падет под сенью имени. И тогда явится лев справедливости, от рева которого содрогнутся островные драконы…» Что это может означать, милорд?
– О том ведает один лишь Господь, а не я. – Эрл поднялся на ноги, и Эдгар заметил, что он хмурится. – Не нравится мне это пророчество, – заявил он, – а еще меньше мне нравятся люди, которые разносят его по свету.
– Милорд, что оно предвещает? – приглушенным голосом спросил Эдгар.
– Ничего. Но, когда мужчины начинают прислушиваться к нему, это порождает подозрение и тревогу. Как бы мне хотелось оказаться дома! – Снедавшее Гарольда беспокойство впервые прорвалось наружу. – Надо же случиться такому несчастью, что мой корабль потерпел крушение именно у берегов Понтье! Ты рассказываешь мне байки о человеке или злом духе, которого схватили бы и о котором забыли бы тотчас же, будь я в Англии. Кто знает, какую еще глупость выкинет Исповедник, пока меня держат в клетке здесь, в Нормандии? Гирт и Леофвин слишком молоды, чтобы занять мое место рядом с ним; Тостиг с радостью причинит мне вред, любой вред, какой только сможет; а если король еще и умрет от внезапного… – Он умолк, оборвав себя на полуслове. – Но все эти стенания бесполезны. Эдгар, я должен предупредить тебя! Не вздумай ни с кем говорить о нашем будущем. Всему христианскому миру известно, что я стремлюсь заполучить корону, но сам я вслух об этом не говорил, и меньше всего мне сейчас нужно, чтобы кто-либо из моих людей разглагольствовал о том, что Гарольд станет королем после смерти Эдуарда. Ты понял меня?
– Да, милорд, понял. Но все-таки я не разумею…
– Витенагемот[60] выберет королем меня, потому что я – народный герой. Других прав у меня нет. Если станет известно, что я открыто претендую на корону Эдуарда, то все остальные соискатели поднимут шум и крик, к которому, не исключено, присоединится и сама Святая Церковь. Храни молчание, я приказываю тебе.
