Элизабет Торнтон - Полюби дважды
— Полагаю, ты заранее решил избавиться от Родни Стоуна?
Руперт пожал плечами.
— Неужели я мог оставить его в живых? — удивился он. — Он мог бы стать опасен, мог шантажировать меня. Кроме того, Стоун — просто ничтожество, презренное и жалкое. От его смерти общество только выиграло.
Лицо Лукаса оставалось неподвижным, на нем не отражались никакие эмоции. Голосом ровным он возразил:
— Его родственница не согласилась бы с тобой — она любила племянника, оплачивала его долги и пеклась о нем. Однако мне бы хотелось узнать другое: если ты утверждаешь, что Джессика способна читать твои мысли, то каким образом тебе удалось сохранить в тайне то, что ты убил Стоуна?
— Ох, все дело в том, — начал Руперт, — что ее чувства в то время были сильно притуплены, я же был более бдителен. Она не может читать мои мысли по своему желанию.
— Ее чувства были притуплены? — переспросил Лукас.
— Я подмешивал в ее лекарство настойку опия, — пояснил Руперт. — Только так я мог чувствовать себя в безопасности, пока она находилась в моем доме. После того как я избавился от Стоуна, мне приходилось избегать малейшего риска. Я очень устал, можешь мне поверить.
Лукас сжал кулаки. Он вспомнил, как Джессика, выпивая эликсир сестры Долорес, становилась вялой и сонливой. Значит, во время болезни Руперт потчевал ее настойкой опия, чтобы обезопасить себя. Поэтому она чувствовала себя плохо, выглядела уставшей, ее тошнило, и, только покинув Хэйг-хаус, она начала поправляться.
Все опять надолго замолчали, обдумывая слова Руперта.
— Значит, ты сам дал Стоуну приглашение на бал Беллы? — уточнил Лукас, хотя уже давно обо всем догадался.
— Я собственной рукой вписал в карточку его имя, — ответил Руперт, — и это было едва ли не самой глупой ошибкой в моей жизни. Но, как я уже говорил, мне и в голову не пришло, что кто-либо станет разыскивать Стоуна.
— А когда ты понял, что Стоуном интересуются, то собственноручно уничтожил приглашение, — продолжал Лукас.
Руперт только кивнул и наклонил голову.
— Ты также распускал слухи о том, будто Стоун встречался в Челфорде с какой-то женщиной? — спросил Лукас.
— Да, — подтвердил Руперт, который давно ничего не скрывал.
— Ты решил отвести от себя подозрение? — Лукас задал очередной вопрос.
— Да, — кивнул Руперт и улыбнулся.
— Ты хотел, чтобы подозрение пало на Джессику, — уверенно сказал Лукас.
— Разумеется, — ответил Руперт. — Я считал, что, если она обвинит меня в чем-либо, кривотолки помогут мне сохранить лицо — поверят мне, а не ей. И я был на верном пути. Если бы вы не успели задержать меня, я сбросил бы Джессику с обрыва, и вы никогда не заподозрили бы меня в убийстве.
Лукас посмотрел на Джессику и спокойно произнес:
— Ты ошибаешься, Руперт. Я бы поверил Джессике.
Скажи это Лукас в другое время и в другом месте, его слова глубоко взволновали бы Джессику. Сегодня они обожгли ее, словно удар плетью.
Лукас еще мгновение смотрел на жену, а потом перевел взгляд на Руперта Хэйга.
— Мне следовало послушать ее. Она подозревала Стоуна в покушении на нее и хотела узнать, куда он подевался. Она не поверила в его якобы благородные намерения, — сказал Лукас.
Перри, до сих пор сидевший смирно, не выдержал и, кипя от гнева, вскричал:
— Ведь именно Джесс, а не кто другой, постоянно расспрашивала о нем, и если бы не она, мы все давно забыли бы о Стоуне!
Лукас повернулся к жене и поинтересовался:
— Как ты узнала о склепе, Джессика?
Ну вот, опять он сказал «Джессика», хотя всегда называл ее «Джесс». Это могло означать только одно — он сильно в ней разочаровался.
— Этот склеп я однажды увидела во сне, — ответила она медленно, с расстановкой. — Поначалу я думала, что это обычный сон, но вскоре поняла, что это видение передалось мне от… от моего Голоса.
— Я был для нее этим Голосом, — пояснил Руперт. — Голосом, а не человеком. Но вы должны понять положение, в котором оказался я. Она должна была разоблачить меня — это было делом времени.
Адриан вдруг махнул рукой, и этот неожиданный и резкий жест привлек к нему внимание всех присутствующих в библиотеке.
— Что? — удивленно спросил Лукас. — Что ты хочешь сказать?
— Обращаю ваше внимание на то, — заявил Адриан, — что все это предпринималось якобы для того, чтобы сохранить в тайне убийство Вильяма Хэйворда. По крайней мере именно в этом хочет убедить нас Руперт. Однако я вовсе так не думаю. Здесь кроется нечто большее. У нас был договор, и мы условились, что если кого-то из нас обвинят в преступлении, остальные встанут на его защиту. Мы должны были обеспечить алиби друг другу. Джессику высмеяли бы в суде, если бы она обвинила Руперта в убийстве лишь на том основании, что может читать его мысли. Поэтому я утверждаю: здесь кроется нечто большее, о чем мы пока не знаем.
— Ты говоришь так потому, — вознегодовал Руперт, — что она читает не твои мысли. Ты вообще представляешь, как утомительно следить за своими собственными мыслями, переживаниями и любыми эмоциями? Мне, как правило, удавалось не впускать ее в свое сознание, однако постоянно сохранять бдительность невозможно. И в тот первый раз, когда я запаниковал, испугался… — Он внезапно умолк.
— И когда же был этот первый раз? — полюбопытствовал Лукас.
Руперт смотрел куда-то вдаль невидящим взором. Он лишь покачал головой и равнодушно сказал:
— Это не имеет значения.
— Это случилось в ту ночь, когда он убил моего отца, — дрогнувшим от волнения голосом заявила Джессика. — Я видела его, хотя и не очень отчетливо. Но сознание его было для меня открыто, и я впервые ощутила его ярость и ненависть. Тогда он понял, что я проникла в его мысли, и погнался за мной. Он убил бы меня, если бы поймал.
— Я был в панике, — стал оправдываться Руперт. — Она была там, в хокс-хиллском лесу, на тропинке, по которой из «Черного лебедя» возвращался домой Вильям Хэйворд. И она видела, что я убил ее отца. Она читала мои мысли, словно раскрытую книгу. Я хотел схватить ее, но она ускользнула от меня.
Она ускользнула. Разве эти слова могли передать весь ужас, который Джессика пережила тогда и потом? Он охотился за ней, как хищник за раненым зверьком, мучения которого он собирался прекратить. И это было ужасно — такое странное его настроение.
Она ощущала его сострадание, его раскаяние и страх. И в то же время сердце ее разрывалось от боли, потому что она была уверена, что за ней гонится Лукас.
Она действительно ускользнула от него, найдя укрытие на одной из речных барж, которую как раз грузили продуктами для продажи в Лондоне. Она спряталась в бункере с картофелем. Незадолго до рассвета баржа отчалила от берега, а поздним вечером следующего дня вошла в лондонский порт. Покинув баржу, она бродила по незнакомым улицам огромного города, не зная, куда податься. Отца ее убили по ее вине. Теперь Лукас убьет и ее. Ничего не замечая, не чувствуя ничего, кроме своего горя, она вдруг оказалась на мостовой, по которой несся экипажей.
— Значит, — сказал Адриан, — Руперт столько трудился, чтобы замести следы, и ему не повезло. Бедняга! — Адриан изобразил сочувствие.
— Нет, — возразила Джессика, — он готовил очередное убийство.
Руперт тихо рассмеялся. Поднявшись со своего стула за письменным столом, он подошел к столику с графинами и плеснул на дно своего стакана еще немного бренди. Возвращаясь на место, он сказал:
— Мне, наверное, не стоит рассчитывать на снисхождение.
— Чье убийство?! — встрепенулся Лукас, и в голосе его послышались властные нотки.
— Беллы, конечно, — ответил ему Руперт, не дожидаясь, пока за него все расскажет Джессика. — Но, судя по вашим лицам, вы уже об этом догадались. Неужели ты видишь насквозь все мои маленькие хитрости и уловки? — В голосе Руперта прозвучала насмешка. — Как же я ошибся! Подумать только! Кого я выбрал хозяйкой дома моих предков! Будь жива моя мать, она бы такое не допустила. Белла пустая, глупая и вульгарная женщина. У нее нет ни сердца, ни вкуса. У нее также нет мозгов. С ней невозможно разговаривать. Единственное, что интересует ее в жизни, — это она сама. Хотя, надо сказать, мы все были высокого мнения о ней, когда добивались ее благосклонности. Но тогда мы были молоды и глупы. — Он со стуком поставил стакан на стол. — Она ни в грош не ставит ни этот дом, ни его великое прошлое. И не собирается ценить и уважать старые традиции. Она презирает, моих арендаторов и их жен, потому что у них натруженные мозолистые руки. Я уверен, что они относятся к ней не лучше, чем она к ним.
Он умолк, думая о чем-то своем, потом покачал головой и продолжил:
— Я знаю, что вы оба — и ты, Лукас, и ты, Адриан, — благодарны судьбе за то, что Белла выбрала меня. Уверяю вас, что не прошло и месяца, как я понял, какую страшную ошибку совершил. Каким же я был дураком. — Но я терпеливо ждал целых три года, прежде чем что-то предпринять. Убив однажды, я решил, что смогу сделать это снова.
