Филиппа Карр - Валет червей
— Понимаю, — сказала я.
— Было время, когда я боялась, что она может как-то навредить Дэвиду. Слишком уж много она возилась с Джонатаном. Так, будто пыталась настроить мальчиков друг против друга… и разумеется, против их отца. Если бы только…
Она просительно взглянула на меня.
— Лотти, — продолжила она, — если бы ты вернулась к нам, это означало бы, что мы все начнем новую жизнь. Именно этого мы и хотели — твоя бабушка и я. А вот твоя мать была против. Ты же осуждала Дикона, не так ли? Гризельда тебе что-то наговорила. А теперь ты уже не веришь ей, правда?
— Из дневника Изабел совершенно ясно, что именно произошло.
— Теперь ты понимаешь, что в отношении Дикона к Изабел не было никакого бессердечия. Он всегда был добр к ней. А уж то, что он не был влюблен в нее, так это не его вина.
— Я понимаю.
Она наклонилась ко мне и поцеловала меня.
Я рада, что ты теперь понимаешь это, — сказала она.
Я действительно понимала. Я ясно видела, что в этом отношении я возводила на Дикона напраслину.
Они продолжали завоевывать меня.
Через несколько дней Дикона вызвали в Лондон.
— Я буду отсутствовать не больше недели, — сказал он.
Я спросила Сабрину, какими делами он занимается в Лондоне.
Она колебалась.
— О, после смерти Изабел ему досталось довольно большое наследство.
— Я знаю, что она была очень богата и именно поэтому он на ней женился.
Она бросила на меня быстрый взгляд.
— Отец Изабел очень хотел этого брака. Как и сама Изабел. Между ними было заключено какое-то соглашение, и когда ее отец умер, большая часть имущества перешла к Изабел.
— А потом к Дикону, — сказала я. — Это как-то связано с банковскими делами?
— Что-то вроде этого, — ответила Сабрина. — Он часто ездит туда. Хотя в последнее время, пока ты здесь, он никуда не ездил. Но вообще он очень много разъезжает. А когда шла эта война в Америке, он вообще был страшно занят.
— Да, я заметила. Он ездил во Францию, ведь французы помогали колонистам.
— Он ездил во Францию встречаться с тобой, — мягко произнесла Сабрина.
Прошло всего два дня после отъезда Дикона, когда прибыл посыльный с письмом от Лизетты. Вскрывая его, я уже знала, что не все в порядке. Она писала:
«Тебе следует немедленно выезжать. Твоему отцу очень плохо. В бреду он постоянно зовет тебя, а когда приходит в сознание, говорит, чтобы не смели посылать за тобой, но мы решили, что тебя надо поставить в известность. Мне кажется, что, если ты хочешь застать его в живых, тебе нужно немедленно вернуться».
Сабрина, видевшая приезд посыльного, спустилась вниз, чтобы выяснить, что случилось.
— Мой отец, — ответила я, — в тяжелом состоянии.
— Ах, моя дорогая Лотти!
— Я немедленно выезжаю, — сказала я.
— Да… конечно. Вскоре вернется Дикон. Давай подождем, что он скажет на это.
— Я выезжаю немедленно, — твердо заявила я. Посыльный остановился у нас. Сабрина заметила, что он выглядит истощенным, и велела слугам проводить его на кухню и хорошенько накормить. А потом ему надо отдохнуть.
Уладив эти вопросы, она повернулась ко мне.
— Не думаю, чтобы Дикон одобрил твой отъезд. Он рассказывал мне о событиях во Франции и очень радовался тому, что ты наконец покинула эту страну.
— Дикон не имеет к этому никакого отношения, — возразила я. — Я собираюсь уезжать и отправляюсь завтра утром.
— Лотти, этого нельзя делать!
— Я могу и должна это сделать. Ах, Сабрина, мне очень жаль, но вы должны меня понять. Это мой отец. Я ему нужна. Мне вообще не следовало оставлять его.
— Ты сама говорила, что он хотел, чтобы ты уехала сюда, правда?
— Да, потому что…
— Я уверена, он считал, что здесь ты окажешься в безопасности. Он уверен… так же, как и Дикон…
Мне хотелось, чтобы она прекратила наконец говорить о Диконе. Я уезжала — это было решено. Я не могла оставаться здесь, зная, что мой отец болен… и, возможно, умирает и зовет меня.
— Я немедленно начинаю собираться, — сказала я. Она схватила меня за руку.
— Подожди, Лотти. Не спеши. Давай, я пошлю кого-нибудь в Лондон за Диконом.
— Это займет слишком много времени, и в любом случае Дикон ничего не может изменить.
— Он огорчится, если ты уедешь.
— Значит, ему придется расстроиться, потому что я уезжаю.
— Дети… — начала она.
Я заколебалась. И тут же приняла решение.
— Они могут остаться здесь, если вы не будете возражать. Они могут отправиться домой позже. Я поеду одна как можно быстрее.
— Дорогая моя Лотти, мне это не нравится. Мне это совсем не нравится. Дикон…
— Пойду, поговорю с посыльным. За ночь он хорошенько отдохнет, и назад мы поедем вместе. Мы отправимся рано утром.
— Если бы здесь был Дикон!
— Ничто не остановит меня, Сабрина. Детям здесь будет хорошо. Они могут остаться?
— Конечно, конечно.
— Возможно, Дикон и вы приедете вместе с ними и погостите у нас в замке.
Она взглянула на меня испуганно.
— Если ты действительно намереваешься уезжать, тебе следует взять с собой хотя бы двух слуг. Тебе понадобятся кое-какие вещи… И с ними будет безопасней. Тебе обязательно нужно это сделать. Я настаиваю.
— Спасибо, Сабрина, — сказала я и пошла на кухню, чтобы поговорить с посыльным.
ПРОЩАЙ, ФРАНЦИЯ!
Все-таки я надеялась, что Дикон успеет вернуться домой. Я знала, что он попытается убедить меня не уезжать, но если я проявлю настойчивость, то, скорее всего, решит меня сопровождать.
Мне очень хотелось, чтобы он поступил именно так. Я боялась того, с чем могла встретиться по возвращении во Францию, и упрекала себя за то, что оставила отца, хотя именно он хотел, чтобы я уехала.
Эверсли находился недалеко от Дувра, и путешествие было недолгим. Ла-Манш мы тоже пересекли без приключений, поскольку стояла прекрасная погода. Только ступив на землю по ту сторону пролива, я ощутила, как изменилась обстановка.
Июльское солнце палило немилосердно, воздух был неподвижен, словно сама природа затаила дыхание в ожидании решительных событий. Что-то неуловимое носилось и в атмосфере городов, через которые мы проезжали. На улицах собирались кучки людей. Они украдкой поглядывали на нас, когда мы проезжали мимо. Некоторые городки выглядели опустевшими, но мне чудилось, что из-за закрытых окон домов за нами наблюдают.
— Такое впечатление, что все как-то странно изменилось, — обратилась я к слуге. Он ответил, что ничего не замечает.
Мы прибыли в Эвре, и я вспомнила, как в свой первый приезд во Францию мы с отцом останавливались здесь. Теперь все выглядело иначе. В городке царил дух молчаливой враждебности, тот самый, который я уже почувствовала в городах и деревнях, через которые мы проезжали.
