Элизабет Деланси - Нечаянная любовь
Рената достала из духовки противень со сладкими булочками и налила еще кофе. Джулия пыталась отвлечься от тяжких раздумий, наслаждаться общением с подругами и вкусными теплыми булочками. Но в глубине души угнездилось боль и страдание. Было такое чувство, что каждый раз, просыпаясь утром, она снова и снова бороться с отчаянием.
— Если ты в состоянии справиться с собой, мы, пожалуй, пойдем, — поднялась из-за стола Рената. Карие глаза были полны нежности и сочувствия.
— Я не больна, Рената, — ответила Джулия. Ей не хотелось, чтобы все относились к ней, как к жалкой, осмеянной, всеми презираемой женщине. Рената многозначительно посмотрела на Рут.
— Конечно, ты не больна.
— Осталось три недели до четвертого числа, — весело сообщила Рут. — Мы все с нетерпением ждем этого дня.
— Да, конечно, — согласилась Джулия. Сегодня ее абсолютно ничего не интересовало.
Прощаясь у двери, Рената обняла ее. Это было не простое вежливое прикосновение к щеке, а нестоящее — крепкое, дружеское объятие.
— Дорогая Джулия, — прошептала Рената. — Я чувствую себя виноватой…
Джулия крепко обняла ее. В глазах стояли невыплаканные слезы.
— Просто я слишком глупо и доверчиво вела себя, Рената.
Когда гости ушли, Джулия удалилась в кабинет Эдварда. Усевшись в большое кожаное кресло, принялась рассматривать книги на полках. Необходимо было подумать о Рут, предусмотреть все возможные осложнения при родах.
Она встала, подошла к шкафу, сняла пособие «Теория и практика акушерства» Ходжа. И снова принялась разыскивать среди книг ту, которая может скоро понадобиться…
Глава 21
Бьютт вырос из поселка горняков и был похож на город-хищник — дикий, разгульный, опасный. И довольно неприглядный. Он расположился на опустошенной земле, у подножия высокого холма, усеянного надшахтными копрами. Под каждым копром находилась шахта, достигающая в глубину тысячи футов. Гилберт однажды слышал, что Бьютт достигает милю в высоту и милю в глубину. Говорили также, что город живет полнокровной жизнью двадцать четыре часа в сутки.
Добравшись до Бьютта, Гилберт понял, что слухи верны. Салуны, кафе, публичные дома никогда не закрывали дверей. Эти вместилища греха издавали всевозможные звуки: дребезжали пианино и шарманки, позвякивала рулетка, кричали игроки в покер. Главная улица города тонула в пороке и виски.
Приехав сюда, Гилберт не собирался задерживаться надолго. Он зашел в банк и положил деньги. Потом снял комнату в каком-то захудалом клоповнике, по сравнению с которым «Ригал» казался прямо-таки дворцом. Остаток дня Гилберт провел в номере. Развалившись на кровати, прислушивался к грохоту проезжающих по улице фургонов и думал о Джулии…
Совесть не мучила из-за того, что он оставил ее. А поспешный отъезд из Стайлза казался поступком здравомыслящего человека. Воспоминания об Уайли и Траске, а также о начальнике полиции Макквиге, о людях, которые рьяно охотятся за его шкурой, еще больше убеждали в разумности такого поступка. Но теперь все аргументы не казались ему столь неоспоримыми, как раньше.
Совершенно неожиданно он почувствовал себя последним подлецом. И осознание сего факта было невыносимым. Тревога за Джулию не покидала. К тому же он устал от постоянного одиночества. Ясно понял и осознал, что обманул Джулию также, как когда-то предал свою мать.
Поднявшись с кровати, принялся ходить по комнате, отшвыривая ногами листы бумаги, разбросанные по полу. Несколько часов подряд он пытался сочинить письмо Джулии. Чувство вины переполняло его. Хотелось высказать Джулии все, извиниться и разъяснить то, о чем она имеет право знать. Хотелось написать, что его отъезд — самый лучший выход для нее. Он не создан для оседлой жизни, не выносит ответственности и обязательств…
Как он ни старался, объяснения оказывались пустыми, лживыми, неубедительными, совершенно необоснованными. В глубине души он понимал, что хочет жить с Джулией, отдать ей нежность, быть ее любовником и мужем, чтобы хоть немного наверстать то, чего ей недоставало, когда она была замужем за Эдвардом.
Гилберт окунул голову в таз с холодной водой. Расчесал волосы. И напомнил себе, что приехал в Бьютт для того, чтобы разыскать девушку по имени Мэри Херли, поговорить с ней. А потом сядет на корабль и отправится в Солт-Лейк-Сити, навсегда забыв Стайлз и всех, кто в нем живет. Это было бы самым правильным, что он мог сделать. Он не сомневался. Но почему же тогда чувствовал себя так ужасно?.. Неужели так и придется поступаться своими интересами и собственной выгодой в пользу других всю оставшуюся жизнь.
Его размышления были прерваны оглушительным шумом на улице, прямо под окнами комнаты. Какие-то парни драли глотки, ругая друг друга на чем свет стоит. Гилберт подошел к окну, посмотрел вниз на грязную улицу, кишащую людьми и торговцами. Подумав, взял шляпу и направился к двери. Какого черта он сидит взаперти? Можно выйти и прогуляться по городу!..
Салун «Булвип» казался созданным для неприятностей. Здесь не было полок, заставленных бутылками, не было картин, зеркал, толстой проволочной сетки, защищающей стекла в окнах. В зале стояли круглые дощатые столы для игры в карты — огромные и незастланные. Гилберт не заметил ни одного стула. Посетители сидели на массивных железнодорожных шпалах, очевидное преимущество которых было в том, что ими очень трудно швыряться…
«Булвип» был обычным заплеванным горняцким салуном. Постоянными клиентами здесь были шахтеры, работающие в тоннелях на горе, самый низкосортный люд. Атмосфера кабака напомнила Гилберту Стайлз того времени, когда он жил там после войны. А значит, этот салун вполне подходил ему.
Гилберту с трудом удалось пробиться к стойке. Он купил бутылку хлебной водки и уселся за стол в дальнем конце салуна. Соседями оказались трио немытых болванов. Откусив кончик манильской сигары, Гилберт сделал ставку.
— Сдавайте и на меня.
Он провел в «Булвипе» несколько дней, в течение которых жизнь заполняли засаленные карты, шум салуна, раздирающие горло напитки и богохульствующая компания. После того, как в его присутствии исполосовали карманным ножом одного карточного шулера, решил играть честно. Время от времени возвращался в комнату, чтобы проспаться после очередной попойки. Неподалеку от отеля набрел на небольшое кафе, где подавали вполне приличное рагу и кофе, достаточно крепкий, чтобы встали дыбом волосы. Теперь Гилберт жил одним днем — не оглядывался на прошлое, не загадывал о будущем. И чувствовал себя достаточно хорошо.
Однажды, среди шума начинающейся потасовки, Гилберт услышал знакомый хныкающий голос. Жалобные стоны становились все громче. Вскоре нытье заглушило пьяные возгласы и топот на танцевальной площадке. Когда хныканье переросло в оглушительный крик, Гилберт отвлекся от карт и сквозь дымовую завесу увидел Берта Скоби, вступившего в единоборство с крепким мускулистым здоровяком. Как показалось Гилберту, здоровяк намеревался сделать из Скоби колбасный фарш.
