Лора Эштон - Тайна «Прекрасной Марии»
Он беспомощно развел руки.
— Салли, я не знаю, что делать. Я могу устроить ему побег, но от этого ему будет только хуже.
«Почему он меня спрашивает», — подумала Салли. Поль всегда обсуждал с ней домашние дела, и иногда вопросы такого рода. Это было что-то новое. Она попыталась понять проблему. Она не хотела рассматривать ее.
— Поль, я знаю один способ, как вывезти Габриэля отсюда, но я боюсь даже подумать об этом. Моя совесть не станет чище, как, впрочем, и твоя, если мы позволим его повесить.
— Что это за способ? — уточнил Поль.
— Железная дорога. Подземная железная дорога. Но если нас поймают, нам будет не слаще, чем Габриэлю.
Поль напряженно смотрел на нее.
— Ты бы сделала это?
«Если нервы не сдадут», — подумала Салли. Она медленно кивнула.
— А ты?
Часом позже Мама Рэйчел открыла дверь. В руках она несла поднос с рисом и курицей, но после секундной паузы попятилась и вышла, улыбаясь. В спальне было темно. Все, что ее освещало, — это лампа у кровати и красноватые искры из трубы сахароперерабатывающей фабрики, свет от которой проникал сквозь щель в занавесках.
Мисс Салли прямо сидела на кровати. Мистер Поль сидел рядом с ней. По его обнаженной груди и плечам Мама Рэйчел поняла, что произошло. И ее переполнило чувство радости.
Она поставила поднос на столик в холле. Была еще одна вещь, которую надо было сделать, и время было для этого подходящим. С огоньком в глазах она пошла в комнату Холлис.
Холлис в ночной рубашке умывалась над синей китайской раковиной, стоящей на подставке из вишневого дерева рядом с трюмо. Когда Мама вошла, она повесила полотенце на спинку стула.
— Где ты была? — Холлис не отличалась терпением. — Я уже обзвонилась. Ты же знаешь, что нужна мне. Ты должна подтянуть мой корсет еще на дюйм, что бы я могла надеть зеленое шелковое платье.
И она указала на него пальцем.
— Я носила завтрак вашей матери, а вам в любом случае нужно было одеваться в платье другого цвета.
— Это было год назад. И если я еще раз увижу бордовое платье, я умру. А теперь давай, затяни меня.
— Я это быстро сделаю, но сначала я хочу с вами поговорить.
Холлис подозрительно посмотрела на нее.
— О чем?
— Об Адели Скаррон и о том, что вы о ней узнали.
— Откуда ты знаешь, что я что-то знаю?
— Знаю и все.
— Я просто пошутила, — сказала Холлис, не собираясь ей ничего говорить.
— А теперь послушайте меня. Эта Адель хотела убить вашу мать сегодня утром. Она что-то сделал с тем мостиком, я это точно знаю. Я видела ее самодовольную и хитрую, как у хорька, рожицу, когда ваша мать поехала сегодня утром верхом. Но я не могу ничего доказать, а ваш отец не поверит мне без доказательств. Так что соберите все, что у вас есть и сделайте так, чтобы она никогда больше не подошла к вашей матери.
Холлис уставилась на нее.
— Ты должно быть шутишь, я никогда не слышала ничего более глупого.
— Сделайте это, — потребовала Мама. — Я не хочу общаться с этой смазливой двуличной женщиной. Думаю, что у нее хватило бы ума подстроить что-либо с мостиком. Так что не надейся, что я буду тратить на нее свое время.
Мама Рэйчел схватила со спины мокрое полотенце.
— Холлис де Монтень, ты настолько лицемерна, что не хочешь сказать, что у тебя есть против нее.
— Нет.
— Так! — Мамочка хлестнула Холлис по ногам полотенцем. — Ты дашь утопить свою мать, не желая рассказать про Адель?! Что ты знаешь об этой женщине?
— Как ты смеешь? — Холлис подпрыгнула на одной ноге. Ты животное, я прикажу тебя высечь.
Старая няня опять хлестнула Холлис, теперь уже по спине.
— Я держу тебя за ребенка, и ни один из моих детей не будет вести себя так, как ты.
Полотенце еще раз опустилось на Холлис, и она сдалась.
— Ты не дашь этой женщине причинить зло твоей матери, — повторила Рэйчел. — Ты сделаешь это, даже если ты хочешь гореть в огне с величайшими грешниками; иначе я буду лупить тебя, до тех пор, пока ты не сможешь сидеть.
Холлис метнулась за кровать, испуганно глядя на разъяренную няню. Если у Холлис и была совесть, то этой совестью была Мама Рэйчел.
Мама перекинула полотенце через руку и пошла вокруг кровати.
— Ладно, ладно, — взмолилась Холлис. — Оставь меня в покое. Я разберусь с этой Аделью.
Мама хлопнула в ладоши.
— Ну вот и хорошо, я знала, что в тебе есть совесть. Когда надо, ты всегда сделаешь то, что просят. Теперь давай я затяну твой корсет.
Холлис ухватилась за кровать, но промолчала. Мама Рэйчел завязала шнурки корсета, и Холлис с облегчением выдохнула.
— И оставь свою сестру и мистера Превеста в покое, а не то я расскажу твоему отцу, что ты собиралась сделать. Это разобьет его сердце, но я уверена, что он не возьмет тебя на бал в Вашингтон. Подумай об этом.
С этими словами Мама победоносно удалилась, оставив Холлис наедине с больной спиной и задетым самолюбием.
XXV. ПОДЗЕМНАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА
Холлис рассматривала Адель Скаррон, сидевшую по другую сторону обеденного стола. Когда Холлис сняла траур, Салли заказала переделать для Адели некоторые из платьев полутраурных оттенков, и сейчас она была в платье лилового цвета с глубоким декольте и полоской кружев, придающей ему определенную скромность, соответствующую данной ситуации.
Холлис была «очарована» тем, что в сочетании с этим цветом кожа Адели приобретала бледно-желтый оттенок. «Маленькая лгунья. Как она могла подумать, что папа будет потакать всем ее причудам?»
Мама Рэйчел утвердила Холлис в роли ангела мести, но видя ухмылки и глупые улыбки, которыми Адель одаривала сидящего с другого конца стола смущенного Поля, Холлис поняла, что ее это начинает забавлять. Она положила вилку и, обращаясь к Адели, задумчиво произнесла:
— На твоем месте я бы не торопилась снимать траур так скоро.
Адель посмотрела на нее широко открытыми, отливающими позолотой глазами, выражающими подчеркнутую абсолютную невинность.
— А почему нет? Прошел почти год, и если мадам де Монтень считает это нормальным…
— Хорошо, за исключением того момента, — сказала Холлис голосом мягкого наставника, — что лиловый — такой неприятный цвет. Особенно когда у девушки кожа с желтоватым отливом. Если ты захочешь, я бы с радостью помогла тебе выбрать что-нибудь более подходящее.
Адель смутилась. Эмилия захихикала в поднесенную к губам салфетку. Фелисия, которая давно хотела добиться временного перемирия со старшей сестрой, решила привести Адель в еще большее замешательство и добавила, придав при этом своему голосу максимум иронии:
— Боюсь, что мама так сильно хотела избавить тебя от затрат на новые платья, что забыла подумать об адекватности цвета.
