Эми Фетцер - Смятение сердца
Но в следующее мгновение Хантеру бросилось в глаза смущение на лице Сэйбл, и радостное волнение разом умерло в нем.
— Не говори ничего, — сказал он чужим, скрипучим голосом, заметив, что она собирается продолжить уговоры. — Если ты хочешь, чтобы мне стало легче, просто оставь все, как есть. Ты не можешь привести доводов, которые извинили бы мое поведение.
— И все-таки я считаю, что не стоит так винить себя.
— Стоит или не стоит, я виноват и буду помнить об этом, как помнил до сих пор.
— Виноваты не только вы. Я позволила вовлечь меня в… в происходящее, — храбро возразила Сэйбл.
— У тебя не было выбора.
— Выбор есть всегда, мистер Мак-Кракен.
— Разве? — Хантер горько усмехнулся. — Например, я не могу справиться со своими кошмарами, несмотря на то, что только об этом и мечтаю. Кто знает, что может случиться со мной в очередной раз? Вдруг я впаду в неистовство, в буйство? Ты должна держаться подальше от меня в такие моменты. Я мог даже взять тебя силой…
— Но вы этого не сделали, — мягко перебила Сэйбл. — Человек несовершенен, мистер Мак-Кракен. Вы не владели собой и нуждались в том, чтобы кто-нибудь отвлек вас, вытащил из кошмара. Я просто оказалась под рукой.
— Ты ведь и сама знаешь, что это не так, — буркнул Хантер (Господи, он готов был закричать в ответ на эту проповедь милосердия!). — Я хотел именно тебя вчера ночью, как хотел много дней подряд — и не только физически. Я знаю, что это невозможно, никогда. Даже если ты станешь свободной. И давай на этом закончим, пока разговор не зашел слишком далеко.
Он распахнул дверь и занес ногу через порог, и ей пришлось преградить ему путь.
— Дай мне пройти.
— Простите себя, мистер Мак-Кракен, как я прощаю вас, — сказала Сэйбл просто, касаясь ладонью щеки со шрамом. — Если вы будете упорствовать, обвиняя себя, я сочту вас самым упрямым ослом на земле.
Странное дело: Хантер вдруг почувствовал себя легче, словно в душе улеглось взбаламученное штормом море. Возможно, он даже мог бы простить себя… со временем. Он улыбнулся.
— У тебя есть три минуты на сборы. Краска на лице почти исчезла после мытья, на руках и того хуже, так что старайся не поднимать головы и не разговаривай ни с кем, если только от этого не будет зависеть твоя жизнь.
— А вы пока выпейте еще кружку кофе, мистер Мак-Кракен. — Сэйбл обошла его и подтолкнула к выходу. — Только не очень крепкого, потому что ваш темперамент и без того взрывоопасен.
Дверь закрылась, и Хантер направился к лестнице, усмехаясь и качая головой. Сбегая по ступеням, он чувствовал себя так, словно с плеч упал тяжелый груз. Словно его не просто простили, но заверили в возможности чего-то жизненно необходимого.
Через несколько минут Сэйбл вышла из гостиницы и заспешила по дощатому тротуару, низко склонив голову. Ее новый наряд был куда более экзотическим: длинное прямое платье из оленьей кожи, украшенное раковинами и бусинками, ловко вплетенными в сложный рисунок. На каждый ее шаг они отзывались мелодичным кликаньем. Ноги буквально нежились в высоких мокасинах, отделанных бахромой. Волосы она заплела в две толстые косы, с кончиков которых свешивались тонкие кожаные ремешки и все те же раковинки. Весь этот маскарад призван был ввести в заблуждение обитателей форта (конечно, если бы они приняли на веру, что у метисок бывают волосы цвета красного дерева). К счастью. никто не знал, что под индейским нарядом на Сэйбл надеты прехорошенькие кружевные штанишки и тонкая сорочка.
К ее большому облегчению, вскоре она заметила Хантера. Ведя в поводу двух лошадей, он пересек глинистое болото улицы (сердце Сэйбл екнуло в надежде, что он решил избавить ее от необходимости переходить грязь вброд).
В это утро она выглядела не в пример привлекательнее вчерашнего. Чтобы избавить ее от любопытных взглядов, Хантер достал накидку из бычьей кожи с прорезями для головы и рук. Сэйбл приняла ее с благодарностью: в такой одежде никакой холод был не страшен. Прежде чем отойти еще по каким-то делам, Хантер вложил ей в руку некий весомый предмет.
— Я слышал, ты отлично управляешься с этой штукой.
К немалому удивлению Сэйбл, это оказался тот самый нож, которым она воспользовалась в лавке Моффета для защиты от наглого приказчика.
Она была польщена этим своеобразным признанием заслуг и с гордостью укрепила на талии свое первое личное оружие. Она даже сдвинула ножны так, чтобы рукоятка ножа была легко доступна, и убедилась, что может выхватить его без усилия. Когда же она обвела взглядом окружающее, оказалось, что все, кто находится поблизости, смотрят на нее. Пожалуй, самый пристальный взгляд был у Тревиса Моффета.
— Садись в седло, — негромко посоветовал Хантер, заметив ее неловкость.
— Погоди, погоди, паря! На пару словечек тебя!
Невозможно было не узнать простонародную манеру выражаться и ужасный акцент Дугала Фрейзера. Хантер внутренне застонал. Сэйбл уже поднялась на обрубок толстого ствола, с которого женщины садились в седло.
— Я постараюсь не задерживаться, — сказал он, едва шевеля губами, и пошел кузнецу навстречу, чтобы тот не мог рассмотреть лица Сэйбл (не было никакого смысла снабжать Дугала лишними сведениями и тем самым тоже толкать его на предательство).
Временно оставшись в одиночестве, Сэйбл как раз собиралась вставить ногу в стремя, когда ее плеча коснулась ладонь. Она повернулась и встретила взгляд лейтенанта Кирквуда.
— Позвольте вам помочь?
Она молча помотала головой и склонила голову даже ниже, чем прежде.
— Знаете, вы очень изменились…
У Сэйбл не было ни малейшего желания поддерживать вежливую беседу, поэтому она приготовилась вскочить на лошадь.
— …с тех пор, как я видел вас в Вашингтоне. Это было в модном итальянском ресторане «У Сальваторе».
— Вы ошибаетесь, — хрипло прошептала она, испуганно косясь по сторонам и не решаясь послать лейтенанту выразительный взгляд из страха, что он будет замечен зеваками.
— Ошибаюсь? — Ной пожал плечами с видом человека, услышавшего нелепость. — У вас слишком редкий цвет глаз, особенно на фоне светлой кожи.
Сэйбл бросила отчаянный взгляд в сторону ворот. Они уже были открыты, и первая подвода неуклюже въезжала внутрь.
— Боюсь, долг велит мне… — начал лейтенант, протягивая руку, но она отскочила, сузив глаза в две злые щелочки.
— Так-то вы платите за добро, лейтенант Кирквуд? Разве я не спасла вам жизнь?
Ной всю жизнь был человеком долга, но честь представляла для него не меньшую ценность. При едком упреке Сэйбл он вспомнил ее с двустволкой Хантера в руках, одного за другим убивающей двух оставшихся в живых пауни. Он отдернул руку, словно обжегшись, и огляделся.
