Девушка с характером (СИ) - Якобс Анне

Катарина хорошо знала галерею Канвайлера, они часто бывали здесь с Жераром. В ней висели работы молодых художников-новаторов. Среди прочих выделялись такие имена, как Пикассо, Брак или Модильяни, поскольку их работы уже участвовали в выставках. Остальные были совершенно неизвестны, но их картины впечатляли Китти не меньше. К сожалению, Жерар и здесь оказался ужасно мелочным, он отказался купить хотя бы одну, уже потому, что по какой-то причине терпеть не мог хозяина. Запавшие глаза и узкий рот Канвайлера отнюдь не делали его красавцем, к тому же Китти он казался не слишком обходительным. Но он был одержимым, посвятившим свою жизнь художникам Монмартра, и это перевешивало в глазах Китти все остальное.

Галерея была небольшой, и месье Канвайлеру не составляло труда в выгодном свете представить картины своих клиентов. В витринах стояли лишь пустые мольберты, и осколки разбитого зеркала лежали на запыленной газетной бумаге. Внутренняя часть галереи состояла из нескольких помещений, на стенах висели кое-какие работы, другие стояли на полу, скрытые от зрителя, их нужно было повернуть, чтобы увидеть. Китти также знала, что есть склад, доступа к которому у посетителей нет. Свою сокровищницу Канвайлер открывал только для хороших знакомых. Сегодня он в компании друзей сидел за столом, они пили кофе с печеньем, спорили. Альфонс не совсем уловил предмета спора, но речь шла о запланированной в Большом дворце [41] выставке. Эти оборванцы – художники? Они с любопытством посмотрели на Китти, взгляды, которыми наградили Альфонса, были, скорее, недружелюбными. Решили, что он спекулянт? Тот, кто покупает по дешевке и перепродает с прибылью? Если так, они ошиблись.

Альфонс едва обратил внимание на очевидное неприятие со стороны сидевших за столом. Он спокойно пошел осматривать картины, поднимал с пола то одну, то другую, поворачивал к себе, оценивал и спрашивал мнения Китти. Он мог отличить ценную от пустышки, его суждения были продуманными, но категоричными. «Нет, эта не годится, в ней нет ничего особенного, здесь таких куча». Другие работы, казавшиеся Китти ужасными, он хвалил и отставлял в сторону, чтобы узнать цену. Потом спросил у Китти, есть ли у нее любимая картина. Та, что ей дорога, такая, которую она непременно хотела бы взять с собой. Таких было несколько. В конце концов он поставил четыре рядом с остальными, объявив, что у нее превосходный вкус и что на них он и сам положил глаз.

– Может быть, еще вот эту маленькую!

Катарина держала в руках рисунок с обнаженной женщиной, выполненный Луизой Хофгартнер. У женщины было вызывающее, грубое лицо, грудь она прикрывала клетчатым платком. Нарисовано в современной манере, чистыми красками, фон гладкий, без глубины, лишь красная поверхность, на которой слева выделялся бирюзовый треугольник. Предмет мебели, дверь или примитивный человеческий силуэт. Китти подумала – она ведь была зла на Мари. Но ей понравился этот рисунок. И сердце ее растаяло: ведь не может она вечно воевать с Мари.

– C’est magnif que, n’est-ce pas? [42] – услышала она рядом женский голос. – Hélas – vous ne pouvez pas l’acheter [43].

Китти посмотрела на молодую леди непонимающе, поскольку та – очевидно, знакомая галериста – попыталась сказать по-немецки.

– Она продана. Cadeau de mariage, свадебный подарок… Вы не увидели этикетку?

Теперь только Китти увидела записку, вставленную между рамой и полотном с обратной стороны.

– Il va le prendre demain. Он заберет ее завтра.

Китти посмотрела на записку, но буквы отказывались складываться в разумные цепочки, они плясали, прыгали вверх-вниз. Это чистое безумие, его имя не может быть на этикетке.

– Cadeau de mariage, говорите? Свадебный подарок?

– C’est ce qu’il a dit. Он так сказал, мадемуазель.

Подошел Альфонс, чтобы как следует рассмотреть картину.

– Продана? – с сожалением уточнил он. – Жаль, она прекрасна. Как вы думаете, фрейлейн Катарина?

Она никак не думала. Она была не здесь.

– Я… я не знаю… – пробормотала она, не понимая, что говорит.

– Вам нехорошо? Вы так бледны. Сядьте, я принесу воды.

У нее действительно стали ватными ноги, и она позволила усадить себя на стул. Альфонс принес воды, трижды переспросил, стало ли ей лучше, и только убедившись, что все в порядке, занялся покупкой картин.

– Месье Канвайлер? Je m’intéresse à quelques peintures… [44]

– Vous êtes Français, Monsieur? [45]

– Allemand [46].

– Тогда мы можем спокойно пообщаться по-немецки… Она не видела последовавшего жесткого торга. Согнувшись, она сидела в уголке на стуле и смотрела перед собой. Он купил свадебный подарок. Для своей невесты, разумеется. Для Беатрис, которая так рассчитывала за него выйти. Непостижимо, как же быстро он переметнулся! Вернулся в лоно семьи. И именно картину, о которой знал, что Китти хотела ее приобрести, он дарит Беатрис на свадьбу. Он сделал так назло, Китти была уверена. Потому что на самом деле он любил только ее. Китти. Свою очаровательную девочку, свою звездочку, свою сладкую маленькую конфетку…

Ей пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не разреветься. Все кончилось. Отныне и навсегда. Но он увидит, что из этого выйдет. Когда поведет свою уродливую Беатрис к алтарю, а потом ляжет с ней на брачное ложе. Удачи, месье Дюшан. Надеюсь, получите наслаждение.

Когда спустя час солидная покупка наконец была подтверждена рукопожатием и чеком, Китти вновь владела собой. Похвалила Альфонса за разумное решение упаковать покупки и заказать отправку в Аугсбург.

– Я помогу вам правильно разместить ее на стене, – сказала она. – Самое главное – свет. Если картина плохо освещена, она теряет важную часть своего художественного содержания.

Вечером Китти бросилась на шею Паулю и Мари, сказав, что хочет прекратить эту глупую никчемную ссору и что ей «ужасно» жаль. Они вчетвером долго сидели в кафе у Соланж, пили вино, Китти болтала всякую ерунду. Альфонс был в приподнятом настроении, говорил больше, чем обычно, и смеялся собственным шуткам. Ни он, ни Китти не заметили молчаливость Пауля и Мари. Китти твердо решила как можно скорее вернуться в Аугсбург. Причину этой внезапной перемены она не раскрыла, и никто не допытывался, просто все были рады ее возвращению.

43

Алисия мало и очень беспокойно спала, тем не менее встала она в обычное время и позавтракала вместе с мужем. Иоганн показался ей хмурым, сразу углубился в утреннюю газету и булочку, которую она ему намазала маслом, жевал, не замечая на ней конфитюра.

– На фабрике все в порядке? – спросила Алисия, отлично зная, что о делах муж с ней говорит неохотно.

– Конечно… Почему ты спрашиваешь?

– Ты выглядишь таким строгим, Иоганн. Я беспокоюсь за тебя…

Он среагировал раздраженно, как реагируют на назойливого собеседника. Неужели она забыла, что Пауль на неопределенное время выпал из процесса? И бог знает что еще может произойти из-за Китти. Заслуживала ли она стольких жертв со стороны семьи? Нет, не заслуживала. Пусть бы поголодала и померзла, чтобы осознать, что все восемнадцать лет жила на всем готовом…

Алисия помолчала: не хотела раздражать мужа еще больше. Перед уходом Иоганн по старой привычке коротко коснулся ее лба губами, но сегодня он на мгновение задержал руки на ее плечах. Она испугалась: руки были ледяные. Он простудился? Грипп?

– Ханна справляется на кухне? – спросил он возле двери.