Ирэн Фрэн - Стиль модерн
Кричащая роскошь царила повсюду. В павильонах стояла мебель только из редких пород деревьев: вытесанные в геометрические формы наросты сандала, туя, клен, брахистегия, орех. Кресла были обтянуты кожей акулы, крокодила и тропических змей. Самые твердые камни — малахит и ляпис-лазурь — часто соединялись в инкрустациях с хрупкостью бледной живописи на светлом фоне. Эта пышная утонченность граничила с извращенностью — даже веера, разложенные на трельяже, переплеты, мундштуки — все свидетельствовало об умирающей роскоши. В стиле холлов с угловыми диванами чувствовалось желание сохранить видимую строгость линий — металл, литое или прессованное стекло, гладкая поверхность, — но украсить ее при этом самыми резкими сочетаниями цветов: ярко-синим в соединении с темно-коричневым, фиолетовым с оранжевым, цветом хины, перемешанным с тропическими зелеными и лимонно-желтыми на очень нежных розах янтарного цвета.
Устав от впечатлений, Стив, постояв перед призмой павильона Бриллиантов, повернул в сторону площади Конкорд. Он уже подходил к мосту Александра III, когда заметил на причале три яхты, разукрашенные в стиле кубистов. На центральной возвышался человек в белом, поражавший своей тучностью. Заинтересовавшись, Стив спустился на набережную, но, взойдя на борт яхты, остановился, смущенный своим порывом.
— Не беспокойтесь, — сказал мужчина, увидев его. — Эти яхты — часть экспозиции. А вы, месье, американец, судя по тому, как одеты.
Стив смущенно оглядел свои брюки для гольфа и жаккардовые носки.
— Американцам не присуще чувство вкуса, — продолжал мужчина. — Ваши женщины не умеют одеваться. Увы, скоро мы сможем то же самое сказать о француженках…
Стив решил представиться:
— Стив О’Нил, из Филадельфии.
— Вы превосходно говорите по-французски. Это оправдывает ваше одеяние, лишенное изящества. А я Поль Пуаре. — И он подал ему руку.
Стив оцепенел. Пуаре! Перед ним стоял человек, одевавший Файю, окутывавший ее тело драгоценными тканями, такими, какие теперь уже и не встретить. Когда он, Стив, видел эти платья, у него не было другого желания, кроме как скинуть их; «скомкать» — говорила она с очаровательной гримасой укора.
Кутюрье не заметил его волнения.
— Меня также называют Пуаре Великолепным. Я таким и останусь, даже когда разорюсь. Поскольку мое падение будет таким же эффектным.
— Но ваша яхта очаровательна и оригинальна.
— Неужели? Вы первый, кто мне сказал об этом. Вы иностранец и поэтому говорите иначе, чем все эти гадюки, которые меня окружают. Следуйте за мной, месье.
И он повел Стива внутрь яхты.
— Это судно называется «Органы». Два других соответственно «Наслаждения» и «Страсти». Знаете почему?
От Пуаре тяжело пахло духами, и под низкими потолками яхты Стив начал задыхаться.
— Нет, — пробормотал он.
— Вот видите, месье, вы говорите на нашем языке, а не знаете! Органы, наслаждения и страсти — три французских слова, которые свой мужской род в единственном числе заменяют на женский во множественном!
В Пуаре удивляло странное сочетание громады и утонченности. На первый взгляд он, со своим гигантским животом, выпиравшим из белого костюма, в гетрах, съезжавших с его слоновьих ног, мог бы сойти за карикатуру на нувориша. Но его манера говорить, его старомодная вежливость, его жесты, тщательные и осторожные, выдавали эстета. Ему давно перевалило за пятьдесят, и в то же время он кипел энергией. Он приподнял густые брови, посмотрел на Стива выпученными глазами и указал на пуф в салоне:
— Присядьте на минутку.
Стив подчинился. Невидимые снизу, расположенные под карнизом электрические лампочки мягко освещали салон, и забывалось, что ты находишься внутри судна. В обстановке, так же как и в самом Пуаре, удивительным образом смешивались старое и новое. На шоколадном ковре он поставил мебель, сваренную из стальных труб, но дополненную восточными диванами. Здесь были и подушки с золотыми кистями, и геометрическая люстра со стеклянными шариками, и перламутровые цветы в кубистских вазах.
— Все это было изготовлено в моих мастерских, — вздохнул Пуаре. — И все зря. Эта выставка — великолепный провал, а я так на нее надеялся! Только и приходят, что орды консьержек да привлеченные светом и шумом зеваки. Настоящие торжества не получились — все нужные люди уже разъехались по загородным домам. Или на Ривьеру. Остались только те, кто занимается модой, — я их слишком хорошо знаю, — а также нувориши, разоренные на девять десятых, иначе говоря, новые бедные!
— Но какой-то праздник все-таки предвидится — например, ночью на Сене…
— Шум, гам и тра-ля-ля! Те, кто его организует, ничего в этом не понимают. Представьте себе! Перед павильоном Нового Разума они оторопели и потребовали, чтобы Корбюзье прикрыл его изгородью, причем за свой счет! Францией управляют старики, которым нужны сельскохозяйственные выставки с бордо, гусиной печенкой и молочными коровами! Страна настолько от них зависит, что молодежь не может занять то место, которое ей обязаны…
Стив его едва слушал, думая, как перевести разговор на прошлое — на Файю, Лиану, Стеллио.
Тем временем в салон заглянули две модницы в коротких платьях. Кутюрье сразу вскочил:
— Что вам здесь нужно, милые дамы в странных одеяниях?
Они расхохотались:
— Это не наша вина, месье Пуаре, что ваши платья закручиваются в веретено, как только мы садимся за руль!
— Значит, вам надо нанять шоферов! Или ходить пешком! Во всяком случае, вам нет никакого оправдания, что вы выряжаетесь, как телеграфистки! Вон отсюда — никакого уродства в этих стенах!
Как только они исчезли, Пуаре упал на диван:
— Давние клиентки. Все одно и то же, месье, в искусстве кухни или одежды: нельзя отдавать моду в руки женщин. Вы видели этих! Они одеваются у Шанель. Аферистка!
— Но если их одежда…
— В таком случае пусть сидят на месте! У них новая мания: движение! Эмансипация, как теперь говорят! Они гораздо лучше выглядят неподвижными! Женщины до войны…
Стив хотел ответить, но Пуаре снова его перебил:
— Пойдемте на воздух. Если бы вы знали, как она их завлекает, эта Шанель. Она раздает им кокаин, и после они всем рассказывают, что ее платья — лучшие в мире! — И стал напевать:
Коко Шанель, кокотка,
продает кокаин всем шельмам в кокосовом орехе…
— Вы шутите! — оборвал его Стив.
Но Пуаре уже начал другую прибаутку:
У моей богатой подружки Мари нет ни мужа, ни друга
Вы знаете ее жизнь: ее отец умер моряком в Мармаре
ее мать — жена магараджи из Камарани.
Ее крестный отец — в Марэн,
а крестная мать — в Пави.
Не завидуйте Мари!
Случайно, когда кутюрье решил перевести дух, Стиву удалось вставить:
