Екатерина Мурашова - Представление должно продолжаться
Кашпарек кивнул, отвернулся, присел, что-то сделал с марионеткой. Когда снова повернулся к людям, на марионетке красовались золотые погоны, а одна рука Кашпарека была обмотана красной тряпкой.
– Пароход идет,
Да мимо пристани,
Будем рыбу кормить,
Коммунистами! – задорно заголосила марионетка.
В ответ завернутая в красное рука Кашпарека ожила, сделала какое-то резкое, нервическое движение, как будто вздернула несуществующую голову, и ответила другим, значительно более низким голосом:
– Эх, яблочко,
Да ты хрустальное,
Революция идет
Социальная!
Эх, яблочко
Наливается,
Пролетарии всех стран
Соединяются!
– А что толку? – марионетка развела руками и снова запела. -
– Нету хлеба, нет муки,
Не дают большевики.
Нету хлеба, нету масла,
Электричество погасло.
Ах, спаси Господи!
Завернутая в красную тряпку рука аккуратно взяла золотопогонную марионетку двумя пальцами за шею.
– Зато всех прежних к бесам послали!
Эх, яблочко,
Да с боку дырочки,
Не дождаться вам, попы,
Учредилочки!
Эх, яблочко,
Оловянное,
Ты буржуйская власть
Окаянная!
Свистели солдаты в расхристанных шинелях. Хохотали мальчишки. Толпали ногами и хлопали в ладоши мешочники и «двухпудники». Потом какой-то матрос в клешах сунул Кашпареку кулек тыквенных семечек и спросил серьезно:
– Так ты, парень, сам-то за кого будешь – за красных или за белых?
– Ни за кого.
– Да кто ж ты выходишь по такому случаю?
– Я – лицедей, актер, – серьезно ответил матросу Кашпарек и вместе с марионеткой низко поклонился толпе. – Всегда, во все времена и во всех землях к вашим услугам, дамы, господа, товарищи и граждане. Всего лишь – ваше зеркало…
При этих словах в руках у марионетки действительно появилось крошечное зеркальце на витой ручке. Она наставила его на Кашпарека, потом на толпу и все собравшиеся вдруг увидели: действительно, один лицедей отражение другого и оба разом – отражение собравшихся людей. По притихшей толпе прокатилось что-то вроде озноба.
Мальчишка-беспризорник, из тех, что ездят туда-сюда в ящике под вагонами, сунул Кашпареку теткин узелок с салом и лепешками и дернул его за руку:
– Патруль красноармейский за тобой идет, давай сюда, под вагон, я тебя через прореху стене в город выведу.
Кашпарек привычно кинул марионетку за пазуху и вслед за беспризорником нырнул под разбитый вагон, спасаясь от следующей власти, которая также привычно и наследственно не жаловала зеркал и самодеятельных лицедеев.
* * *Глава 26,
В которой профессор Муранов впечатлен коммунистическим искусством, Раиса отправляется странницей по России, а Люша встречается со своим старым знакомцем Гришкой Черным.
Письмо Муранова Люше.
Драгоценная Любовь Николаевна, здравствуйте!
Не без удовольствия выполняю Ваш наказ и очень надеюсь, что послание мое встретится с Вами без препятствий со стороны судьбы.
Я не остался в Москве. Квартира моя занята победившим пролетариатом, который сушит в библиотеке пеленки, а по выходным, выпив изрядно, устраивает спевки, а потом и классовые бои в кухне и коридоре. Библиотеку свою и коллекции я еще перед отъездом пристроил через знакомого в Художественный музей, и правильно сделал, иначе книги бы уже все дымом вышли, что, впрочем, с некоторой стороны справедливо вполне, ибо никакая инкунабула человеческой жизни не стоит.
Вместе с Максимилианом поехал в Петроград и не пожалел. Здесь как-то все же потише и меньше революционной экзальтации, чем в столице. Принял меня к себе мой старый знакомый, еще по факультету однокашник, отменный и уникальный в мире специалист по флорентийским праздникам 14–16 веков. Нынче он вдовеет, единственная дочь замужем за бельгийским инженером, живет где-то во Фландрии и даже писем от нее он уж больше года не получал. Понятно, что ему удобнее отдать комнату мне, чем какой-нибудь семье с тремя детьми. Самоуплотнение, так нынче многие поступают. Так что мы с однокашником вполне устроились в бывшей его спальне и примыкающей к ней гардеробной. Перетащили сюда два стола, две лампы, книги, диван и два больших кресла, из которых мне составилось отличное лежбище. Живем вполне уютно, по вечерам обсуждаем спорные вопросы медиевистики, читаем друг другу из античных авторов.
Прочие жильцы нас не обижают и мы даже, по просьбе домкома, уже три раза читали на двоих лекции для жителей дома и окрестностей:
«Александр Пушкин, как гражданин и революционер»
«История Франции до Парижской Коммуны»
«Палеолитические рисунки – летопись первобытного коммунизма»
На третьей лекции (самая вроде бы сложная и далекая тема) был просто аншлаг (люди на полу сидели и стояли в проходах), после благодарили и вопросов задавали море. Кажется, даже в университете я не чувствовал себя таким популярным.
С работой и пайком тоже все устроилось благополучно.
Нынче ведь у новой власти по всем ведомствам и отраслям открыты краткосрочные курсы. Новой республике всех нужно, а никого нет. Специалисты-то частью уехали, частью повымерли. Кого и расстреляли. И вот за оставшимися «спецами», можно даже сказать, ухаживают. Продолжительность всех курсов почему-то определена в девять месяцев и в этом сроке вынашивания ребенка чудится мне некий глубокий мифопоэтический символизм, назначателями курсов, скорее всего, отнюдь не осознаваемый.
Однако по замыслу власти в течение помянутого срока из рабочих и красноармейцев должны народиться новые учителя, счетоводы, дипломаты, актеры, какие-то «инструктора рабоче-крестьянского театра» et cetera. Я читаю этим молодым по большей части людям из древней и средней истории, и не устаю удивляться девственности их мозгов и одновременно искренности и чистоте их стремления к знаниям. Причем общая эффективность этого «образования» представляется мне весьма сомнительной, ибо слушателей моих то и дело гоняют на работу, на дежурство, в караулы, а то и вовсе отправляют на фронт. Состав все время потихоньку меняется, дослушает ли кто курс до конца – решительно непонятно. Однако устроители всего этого настроены совершенно оптимистически – все получится и образуется, главное, что народ взял власть в свои руки и теперь уже не выпустит. А знания и умения в условиях освобожденного от гнета труда естественно разовьются в свой черед.
