Кристина Дорсей - Море соблазна
– Ни один из них не имеет к моей поездке ни малейшего отношения… они даже не знали о моих планах! – совершенно искренне добавила девушка.
– Ну, так они все равно им на руку, – пробормотал Дивон, опять поднося кружку к губам.
– Да прекратите ли вы когда-нибудь?! – Фелисити резко ударила ладонью по выщербленному столу. – И вообще, я не намерена обсуждать свои личные дела с пьяным идиотом!
Дивон, не спуская глаз с девушки, осушил кружку до дна, затем мгновенным движением бросил свое тело ей навстречу. Они оказались чуть ли не нос к носу.
– Во-первых, я трезв и не могу быть пьяным, поскольку нахожусь на борту этого судна. – Говоря это, Дивон все-таки не упомянул о том, что, выпив сейчас кувшин эля, он нарушил свое многолетнее правило не пить на борту. Нарушил же он его, как только узнал истинную причину появления этой рыжей на Юге. Он пил целый вечер, проклиная весь белый свет и любовь, на нем существующую. – А во-вторых, обсуждать вам со мной больше нечего.
– Мой отец много заплатит вам за мое удачное возвращение. Он достанет самые лучшие медикаменты, в которых так нуждается Чарлстон. Таких лекарств вы никогда не найдете ни в каком Нассау! – Руки девушки дрожали от напряжения; ей хотелось лишь одного – упасть в его объятия, но это было, увы, невозможно. Капитан угрюмо молчал, и она бросилась в новую атаку. – Я гарантирую полную безопасность и вам, и всей команде, и… «Бесстрашному».
– Ах, вы можете это гарантировать?! – Тон Дивона передать было невозможно.
Фелисити опустила ресницы.
– Мой отец может. – И поспешно добавила: – Он очень, очень богатый человек.
– Это вы так считаете.
– В его руках большая власть. Реальная власть.
По лицу девушки Дивон неожиданно прочел, что эта власть далеко не всегда была приятна его дочери. В глазах Фелисити было столько муки, что капитан почти забыл о том, сколько раз она уже лгала ему, – почти забыл. Он тряхнул головой, чтобы как можно скорее оборвать завязавшуюся между ними ниточку понимания. Несмотря на изможденность, растрепанные волосы и темные круги под синими глазами, Фелисити Уэнтворт все же оставалась для него самой прекрасной женщиной на свете.
– Ну, вот что, мисс Уэнтворт. – Дивон развалился на стуле. – Я не верю янки. Особенно богатым и влиятельным. Равно соблазнительным и рыжим. Они всегда лгут, и я имел возможность не однажды в этом убедиться.
Фелисити вздрогнула, и ему стало почти жалко ее.
– Я была вынуждена лгать вам. Что мне было делать? Объявить всему городу, что я из Нью-Йорка?
– И аболиционистка в придачу. Но это, однако, не помешало вам воспользоваться гостеприимством моей бабки…
– И вашим… – прошептала она. Дивон отвернулся.
– Я хотела признаться вам, особенно после…
– Во сколько оцениваете вы возможность добраться с детьми до Нью-Йорка в кратчайший срок? – Дивон совершенно не хотел обсуждать с нею этот вопрос, но услышать о своем признании в любви было для него просто невыносимым. Унизительно вспоминать о своих неразделенных чувствах. Кроме того, такой вопрос выбил девушку из колеи, и ему приятно было наблюдать, как она растерялась.
– Ну, я… Я не знаю. А что было бы приемлемым для вас?
– За то, что я буду рисковать своей жизнью, жизнью команды и… – он слегка усмехнулся, – не говоря уже о судне?
– Я же сказала вам…
– Да-да, я помню, – с неохотой отозвался Дивон. – Но что, если ваш отец не одобрит такой шаг?
– Он одобрит. – Фелисити в этом была уверена. – А если не одобрит он, то у меня достаточно своих средств. – Ее состояние по матери было тоже весьма значительным. – Сколько стоило снаряжение «Бесстрашного»?
– Мы с кузеном вложили в него около ста тысяч долларов.
Фелисити и глазом не моргнула.
– Мой отец заплатит вам столько же плюс рыночную стоимость хлопка… золотом.
Дивон громко свистнул.
– Да вы знаете толк в мотовстве, Рыжая! А что, если я потребую чего-либо другого, а не золота вашего панаши?
– Я… Я не понимаю, о чем вы говорите. – Фелисити почувствовала, как заныло у нее под ложечкой.
– Не понимаете? – Выражение его лица снова уличало Фелисити во лжи.
– Я понимаю только одно: вы не имеете никакого намерения доставить меня с детьми в Нью-Йорк, и потому лучше прекратить этот бессмысленный торг. – С этими словами девушка повернулась и направилась к выходу. Но не успела она взяться за ручку, как Дивон оказался рядом, заслонив от нее дверь своим плечом.
– В чем дело, Рыжуля? Неужели ты сдаешься так просто? А я думал, что аболиционисты готовы на все ради своего дела. По крайней мере, некоторые из них. – Плечи девушки задрожали, и капитан уже был готов прекратить эту комедию, обнять ее и пообещать все, что только она захочет. Но еще слишком свежа была рана, слишком чудовищен обман, и он сам почти верил в сказанную им только что фразу. – Ведь покинули же вы свой уютный безопасный дом для диких дебрей жаркого Юга?
– Прекратите! – Фелисити уткнулась пылающим лбом прямо в дверь, не осмеливаясь поглядеть Дивону в лицо. Его близость сводила ее с ума. – Вы сами такой же аболиционист, как и я. Не забывайте, что я видела ваши документы об освобождении рабов!
– Но, может быть, я подписывал эти письма скрепя сердце? Да, конечно, я ненавижу такое положение вещей, когда дети часами не разгибают спины на хлопковых плантациях, но в равной мере ненавижу и такое, когда этих детей используют на «свободных» потогонных заводах! А больше всего я ненавижу людей, которые болтают сами не зная, что и пытаются научить меня жить!
– Но ведь я так не делала…
Дивон стиснул зубы.
– Допустим, не делала. – Рука его провела уставшим жестом по деревянной обшивке дверей и коснулась кудрей на затылке Фелисити.
– Не надо, – умоляюще прошептала та.
– А может, именно этого я и потребую за вашу отправку в Нью-Йорк? – Волосы девушки были так пушисты, так наполнены мерцающим дивным светом, даже, несмотря на тусклый огонь убогой лампы.
– Вы не посмеете. – Его пальцы на ее тонкой шее заставляли девушку пылать и содрогаться.
– Не посмею? – Капитан нагнул голову и коснулся горячими губами ложбинки между плечом и шеей.
– Прошу вас… – Фелисити инстинктивно отшатнулась, ибо была перед ним слишком беззащитной.
– Прошу? – Зубы Дивона блеснули в привычной усмешке. – Прошу – что? Не трогать невинную девушку, дабы ее не соблазнить? Но ведь мы оба знаем, что поцелуй – единственное оставшееся у меня оружие.
– Нет, я не… – Конец фразы был задушен его жгучим продолжительным поцелуем. Губы капитана были жестоки и голодны, они требовали, насиловали, наполняли, а Фелисити упивалась вкусом его гнева; ощущая его не только в распаленных губах, но и в руках, терзающих ее локоны, и сильном каменеющем теле…
