Джейн Остен - Разум и чувства
Следующий день стал новым уверенным шагом к выздоровлению. Марианна проснулась бодрая духом и телом и с нетерпением стала ждать возвращения их маленькой Маргарет, которая на время была отправлена к знакомым. Она с теплотой вспомнила о тихих семейных вечерах, которые теперь снова вернуться в их уютный летний дом.
– Как только погода установится, а мои силы восстановятся, – уверенно сказала она, – то снова буду совершать ежедневные пешие прогулки. Мы будем спускаться к подножию холмов, и видеть проходящих там детей, дойдем до новой плантации сэра Джона в Бартон-Кросе, и в Аббей-Лэнде, и навестим древние руины в Приори, поросшие мхом и лебедой, и как раньше будем бродить среди них и представлять какими были эти священные стены. Совсем скоро я буду просыпаться не позже шести и каждое утро до обеда посвящать музыке и книгам. Я уже даже составила кое-какой план своих занятий. Правда, все книги в нашей библиотеке я уже перечитала от корки до корки, но еще очень много хороших книг есть в Бартон-парке, а некоторые новинки я возьму почитать у полковника Брэндона. Занимаясь чтением хотя бы шесть часов в день, я пройду целый курс за двенадцать месяцев. А это огромное количество советов, которые мне, я чувствую, так нужны.
Элинор нравился настрой сестры и ее планы, хотя она улыбалась в душе, возвращение Марианны в ее привычные розовые мечты, которые теперь были направлены на рациональное использование времени и самовоспитание. Элинор улыбалась, но ее улыбка иногда переходила в тягостный вздох, так как она все еще не выполнила обещание, данное мистеру Уиллингби, так как опасалась, что такое напоминание может причинить вред Марианне, и разрушить все ее последние проекты по самообразованию. Желая все же отложить этот час печали, она решила подождать, пока здоровье ее сестры окрепнет, позволяя перенести все это намного легче.
Но это решение, как и многие другие благородные решения на свете, было принято только для того, чтоб его нарушить.
Марианна, терпеливо просидевшая дома еще три дня в ожидании теплой погоды, в первое же погожее утро решила пройтись одна. Поддавшись искушению поздней весны, мать разрешила ей небольшую прогулку, но только под руку с Элинор и только на лужайке около дома.
И обрадованные сестры неспешной легкой походкой, как только позволяла слабость Марианны, которая не совершала подобных прогулок с того самого сырого апрельского вечера в Кливленде, когда она заболела, наконец, вышли из дома. Они пошли вперед и оказались достаточно далеко от дома, чтобы увидеть весь холм, когда Марианна тихо сказала:
– Здесь, точно здесь, – и показала рукой, – именно там на этой насыпи я и упала. Я и увидела впервые Уиллингби!
Ее голос сорвался и резко затих. Но вскоре она добавила:
– Я так искренне рада, что теперь могу смотреть на это роковое место, и мне почти не больно! Сможем ли мы когда-нибудь спокойно говорить о нем, Элинор? – неуверенно спросила она, – Или этого не следует делать? Я могу говорить об этом хоть сейчас, я надеюсь, нет, я просто обязана это сделать!
Элинор осторожно попросила ее быть откровенной.
– Что касается сожалений, – сказал Марианна, – Я уже прошла через это и теперь всё для нас обоих так далеко. Я не собираюсь рассказывать тебе, какими были мои чувства к нему, но скажу какие они сейчас. В настоящее время, если я и могу быть довольна, то только одной вещью. Если бы я только знала, что он не всегда меня обманывал, не всегда играл мной… Но кроме этого, если бы я могла быть уверена, что он никогда не был таким плохим, каким его представляет мое воображение, с тех пор, как эта несчастная девушка…
Она остановилась. Элинор обрадовалась, кажется, сама судьба предоставила им удачный повод поговорить о раскаянии Уиллингби.
– А если бы ты была в этом уверена, стало бы тебе легче?
– Да, потому что я всё время думаю только об этом! Это ужасно подозревать человека, который был таким, каким он был со мной, но и иметь еще как-то неуправляемое чувство, которое меня охватывает…
– А, что сейчас? – спросила ее сестра, – Как ты сейчас оцениваешь его поступки?
– Я его считаю… О нет! Я считаю его всего лишь непостоянным, всего лишь непостоянным! Не больше!
Элинор молчала в нерешительности, не зная, рассказать ли ей все сейчас или подождать, пока Марианна совсем окрепнет. Они провели еще несколько минут в тишине.
– Я боюсь думать о том, что он совсем невиновен в этой ситуации, – сказала Марианна со вздохом, – Я хочу, чтобы он тоже страдал в душе. Как страдаю я, это было бы справедливо. Я хочу, чтобы он тоже мучился!
– Ты хочешь сравнить его чувства со своими?
– Нет, поздно сравнивать с тем, что было. Я сравниваю с твоими.
– С моими? Но ведь наши положения едва ли похожи между собой.
– Наши ситуации достаточно похожи, но переживаем мы их по-разному. Нет, моя дорогая Элинор, не давай твоей доброте защищать то, что твоя справедливость хочет осудить. Моя болезнь дала мне возможность подумать и оценить все то, что произошло. Я считаю прошлое, я сужу по своему собственному поведению, с самого начала нашего знакомства с прошлой осени, и не нахожу ничего больше, как просто бесстыдство по отношению ко мне, и желания доброты к другим. Я вижу, что мои собственные желания подготовили мои собственные страдания, и что мое собственное желание стойкости при таких обстоятельствах и подвели меня к самой могиле. Моя болезнь, я это хорошо знаю, была медленно подготовлена мной самой из-за небрежности по отношению к собственному здоровью. Если бы я умерла, то это было бы простое самоуничтожение! Я не понимала всей опасности, пока не выздоровела, но по тем чувствам, которые это мне принесло, я догадываюсь, что в своем выздоровлении основой было только мое желание выжить! Мое ж искреннее желание – не оставить вас и моего Бога – все это и не убило меня сразу! Если бы я сейчас умерла, то какими ничтожными я бы вас всех оставила, моих сиделок, моих друзей, мою сестру!
Тебя, которая могла видеть всю раздражительность моих последних дней, которая знала все каждый тайный шепот моего сердца! Как я могла оставить о себе такое воспоминание! И наша мать, тоже! Как ты смогла бы ее утешить! Я не могу передать свое отвращение тогда бы к себе! И, когда бы я не смотрела назад, я вижу некоторые обязанности невыполненными. Похоже, что все, чем-то обижены мной! Доброта, такая искренняя доброта со стороны миссис Дженнингс, а я ответила ей своим неуважением! А Миддлтоны, а Палмеры, а Стилс, с каждым, кто был знаком со мною, я была не права, пусть в малом, но была не права! И по отношению к Джону, к Фанни, даже и к ним. Я дала всем им меньше, чем должна была дать. Но ты больше чем все, больше чем моя мать, ошиблась во мне! Я, и только я, знаю твое сердце и его печаль. И какое это оказало влияние на меня? Никакого, что могло бы разделить твою печаль! Твой пример должен быть всегда передо мной, но чем он был полезен для меня? Была ли я более внимательна к твоему состоянию и положению? Разве я пыталась немного приободрить тебя, сделав вид, что я понимаю тебя, и что от этого мне становится будто лучше? Нет! Нет, хотя я знала, что ты также несчастна. Когда я даже верила, что тебе лучше, разве я старалась не говорить с тобой о беде? Нет, я разрешала своей печали делиться с тобой, и сожалеть о том, что тоже могло очень уколоть тебя. Вот поэтому, я не могла позволить себе покинуть тебя в таком состоянии жалости ко мне!
