Стефани Лоуренс - Сколько стоит любовь?
– Нет, – бросил он, и когда она охнула и закрыла глаза, стянул сорочку еще ниже. До бедер. – Это несправедливо.
– Несправедливо?
Его ладонь распласталась на ее голом животе, надавила, скользнула ниже…
– Несправедливо по отношению к кому?
Она вынудила себя поднять веки и взглянуть на него. Но он на нее не смотрел. Наблюдал, как его рука ныряет под сорочку, как пальцы ищут и находят короткие черные завитки, гладят, нежно играют, чуть надавливают…
И гладят ее уже набухшую и влажную плоть, жаркую и тесную…
Дерзко раздвинув ее бедра, он проник внутрь одним пальцем… И только тогда взглянул в ее лицо.
– Несправедливо по отношению к нам. К тебе и ко мне, – объяснил он, продолжая ее ласкать. И проник глубже: она вздрогнула и закрыла глаза.
Почувствовала, как он наклонился ниже, как дует на ее ноющий сосок.
Его губы сомкнулись на крохотной горошинке. Он стал сосать, и она никак не могла сглотнуть.
Только схватилась за его плечи и держалась, держалась, пока он предавался наслаждению и уносил ее с собой.
Она жаждала наброситься на него, накричать, объяснить, что он не прав, что нет никаких «нас»… но он был прав.
«Мы» были и есть… и, наверное, будут.
Как бы она ни старалась это отрицать, он все знал. И она тоже. В страсти они не только похожи, но и каким-то образом связаны. Неразрывно.
Он отбросил ее рубашку.
Тяжело дыша, она лежала на смятом покрывале и наблюдала, как он рисует чувственные арабески на ее разгоряченной коже.
– Это…
Он провел ладонью от груди до талии, к изгибу бедра и полюбовался ее беспомощным откликом.
– Именно это восхищает меня, связывает, ослепляет. – Его губы дернулись в самоуничижительной усмешке. – Даже командует мной.
Она тихо охнула.
– Красота… – он повернул руку и провел тыльной стороной ладони по ее животу, отчего ее дыхание пресеклось, а нервы дрогнули, – преходяща, мы оба понимаем, и нет гарантии, что она не исчезнет сейчас или завтра. Но это… – он провел ладонью по ее груди, и она вздрогнула, – это обещание вечного блаженства.
Их взгляды встретились, и то, что она прочла в его глазах, заставило ее сердце замереть. Так вот что он испытывает к ней и думает о них обоих!
– Я люблю в тебе женщину. И поклоняюсь богине. Не ослепительной внешности, а той женщине, что скрыта внутри. С ней я сливаюсь, с ней мечтаю соединить свою жизнь, с ней мечтаю провести остаток лет.
Немного помолчав, он прижался жарким поцелуем к местечку чуть пониже ее пупка.
, – Вот чего я жажду. Кому служу. В ком нуждаюсь. Эта женщина способна сделать меня цельной личностью.
Его губы вновь коснулись того же места, и она закрыла глаза, словно пытаясь защититься от слов, проникших в самое сердце, от бурлящих ощущений, которые вызывали его губы, огненным клеймом обжигающие чувствительную кожу.
Потом его губы утонули в завитках венерина холмика, он снова развел ее бедра и…
– О Боже, Диллон! – едва не вскрикнула она, но стиснула зубы, помня, что ее могут услышать. И беспомощно застонала, когда он накрыл ноющий бугорок губами и стал обводить языком.
Впившись зубами в кулак, заглушая собственные стоны, она вцепилась в его волосы и бесстыдно извивалась, пока он сводил ее с ума.
Жар перелился через край. Его место заняла страсть, жгучая, всепоглощающая, сметающая всякое сопротивление, она капитулировала, стала богиней, какой он ее знал, приняла его в своем храме. И сама дала ему все, о чем он мечтал.
Ее мир, обезумев, сотрясался, реальность куда-то исчезла, само существование разбилось на осколки, и блаженство нахлынуло на нее, наполняя и обволакивая.
И все же она ждала. Нетерпеливо. Балансируя на краю.
Но он вдруг оставил ее. Растерянную, одинокую. Она пыталась протестовать, но не могла найти слов. С трудом открыла глаза и облегченно вздохнула.
Он избавлялся от одежды. Обнаженный бог лег рядом с ней на сбившееся покрывало. Приподнялся, лег меж ее бедер, обвил ее ногами свою талию и вонзился в нее, соединив их.
Накрыл губами ее губы. Они двигались в едином ритме.
Настал момент экстаза, и не осталось ничего, кроме слепящего света, жара и пламени, охвативших души.
Для Прис наступил момент истины.
Он и она вместе.
* * *Она не знала, что делать с этим откровением. Но как они могут быть вместе? В мире, за пределами этой постели? За пределами его объятий?
Как можно быть уверенной, что все его ласки не плод его умелых убеждений?
Она проснулась посреди ночи. Внезапно вернулась к реальности. В комнате было темно: свеча давно догорела. Дом был погружен в сонное молчание, но море мрака за окнами слегка посветлело.
Диллон лежал рядом, прижавшись к ней, – теплый, сильный. И странно успокаивающий.
Его рука лежала на ее талии; их ноги переплелись. Непривычное прикосновение волосатой конечности к мягкой коже возбуждало чувственность.
Но ей было необходимо подумать… взвесить и оценить… вспомнить все, что он сказал, что она сама увидела и поняла.
Ей нужно определить собственное положение. Сообразить, изменилось ли что-то. Есть ли у них совместное будущее, или, как она боялась, все это притворство и чушь…
Прис осторожно придвинулась к самому краю, выползла из-под его руки и уже почти освободилась, когда он выбросил вперед руку и бесцеремонно рванул ее к себе.
– Куда это ты собралась?
Она с трудом перевела дыхание.
– Мне нужно подумать.
Диллон тяжело вздохнул, и его дыхание пошевелило завитки на ее затылке.
– Не нужно. Твоя беда в том, что ты слишком много думаешь.
Он шевельнулся, обнял ее. Большая теплая ладонь соскользнула с плеча и стала ласкать попку.
Она стиснула зубы и попыталась увернуться. Но другая рука придавила ее живот и удержала на месте.
– Если тебе так уж необходимо подумать…
Он придвинулся ближе и прижался возбужденной плотью к ее ягодицам. Пальцы другой руки стали ласкать мягкие складки между бедер.
– Тогда подумай вот о чем: от кого ты бежишь? От меня? Или от себя?
Она прикусила губу, чтобы приглушить стон, и закрыла глаза. Потому что точно знала, от кого бежит. О чьем существовании пытается забыть. Той самой женщины, которой она становилась в его объятиях.
Если он не полюбит ее с той же безумной страстью, с той же беззаветной преданностью, ее сердце будет разбито.
Он манил шокирующе откровенными ласками, заставлял расцветать для него, наполнял ее, сливался с ней, и эта буйная вакханка пила блаженство жадными глотками.
Она закрыла глаза, жалея, что не может вот так же отсечь тревожные мысли.
Их тела снова двигались в чувственном танце, но она боялась, что не сумеет точно так же владеть им.
