Бал виновных (СИ) - Рейн Леа

– При нем мы практически ничего не обнаружили, кроме вот этого. – В одной руке Монтойя держал тазик, в котором лежали перстень и портсигар, а в другой – лохмотья одежды.

Альба перевела взгляд с обезображенного лица трупа на одежду, выпачканную в крови и земле. Это был некогда дорогой костюм так невозможно похожий на тот, в котором в тот день ходил Йон…

Донья Беатрис же подобралась к тазику и дрожащими пальцами подцепила перстень с черным камнем. Как следует его рассмотрев, она побледнела и перекрестилась, едва найдя силы сказать:

– Это принадлежало Хавьеру, а после я передала это Йону…

– Нет… – всхлипнула Альба. – Нет-нет-нет!

Она подобралась к телу, еще раз взглянула на обезображенное лицо и укрыла его простыней, так нежно и так любовно, словно укладывала его спать.

– Он сделал мне предложение, – сказала Альба сквозь слезы. А потом вдруг улыбнулась, но улыбка эта была какая-то нездоровая, безумная. Девушка взяла его за руку, сжала его пальцы в своих и снова заговорила: – Я согласна, Йон… Нужно подумать над датой свадьбы и продумать маршрут свадебного путешествия. Мы обязательно поедем в Париж… Мы ведь хотели увидеть тот фильм, о котором я тебе говорила, помнишь? А потом поедем в Индию. Я страшно хочу в Индию! Как тебе такая идея? Почему ты не отвечаешь?.. Ты же обещал! – она отчаянно затрясла его руку, но внезапно ее лицо снова переменилось, словно она только сейчас осознала, где находится. – Почему ты такой холодный… Почему он такой холодный?! – она обратилась к Монтойе, но тот стоял, словно пригвожденный к месту, и не смел шевелиться. Эти перемены в эмоциях Альбы его так напугали, что он застыл истуканом, не зная, как себя вести.

Альба выпустила ледяную руку и попятилась назад, полная страха и ужаса. А после упала на каменный пол и закричала, громко, душераздирающе, зверино. Агент Сиприано попытался ее поднять, но она отталкивала его, плакала, смотрела на тело, которое еще минуту назад накрыла простыней, и снова плакала. Ее горе было настолько велико, что его не описать никакими земными словами. Она лишилась того, кого любила больше всего на свете. И не было больше ничего, что могло бы придать смысла этой проклятой жизни. Не было никакой высшей силы, которая могла бы помочь и которой стоило молиться. Видимо, самая сильная сила, правящая этим горемычным миром, – это смерть.

***

Небо заволокли тёмные тучи. Кладбище утопало в густом влажном тумане. Могильные плиты были засыпаны венками и живыми цветами, которые словно в насмешку пестрели всеми цветами радуги и источали сладкий аромат. Некоторые скульптуры в полумраке выглядели зловеще и напоминали причудливых существ, застывших в холодном камне навсегда.

Рядом с памятником дону Хавьеру появился ещё один, с немыслимой табличкой:

Гроб, черный и блестящий, как тот камень со злополучного перстня, закапывали землей. Альба, с ног до головы обернутая в траур, жалась к Ивану. Она была в черной широкополой шляпе с вуалью, поэтому практически не видела того, что происходило вокруг. Однако очень хорошо слышала и вздрагивала каждый раз, когда комки земли глухими ударами бились о крышку гроба.

Вся семья Гарсиа – точнее то, что от неё осталось, – и их друзья стояли черным облаком около памятника, но отчего-то Альбе было неприятно их присутствие. Они не знали Йона так, как его знала она и как его знал Иван, они никогда не желали принимать его в семье и отдавать ему то, что должно было быть у него по праву. Тогда какого же черта они тут стоят и скорбят, словно любили его так же, как его любила она?

Альба была зла на всех. Но больше всего она злилась на себя. Она никак не могла простить себе свое поведение и свою просьбу подумать. Она должна была ответить сразу же. Но не ответила. И теперь Йон уже никогда не узнает, что она любит его точно так же, как он любил ее…

После похорон Альба с Иваном сидели в номере на полу около шкафа, прижавшись друг к другу, как два замерших воробья. Они рыдали, вспоминали моменты из детства, рыдали снова и заливали своё горе крепким коньяком. Ничто не могло исправить то, что произошло, и ничто теперь не будет так, как было прежде.

– Последний наш с ним разговор был ссорой, – говорил Иван. – Он хотел мне помочь, пришел мириться, но я прогнал его. Это я во всем виноват… Почему Бог так жёсток?! Почему же он так больно объясняет главное? Если бы я мог, я бы сейчас все изменил. Но это невозможно! Невозможно!

Альба уткнулась в его плечо, глотая горькие слезы. Она бы тоже изменила тот день, но это невозможно!

Так они сидели, с несоизмеримым горем и огромным чувством вины на душе, и проклинали Бога, судьбу и самих себя.

***

После обеда, когда хозяева отеля вернулись с похорон, одна горничная втайне от всех отправилась в участок в Камтадеру. Ей нужно было незамедлительно сообщить детективу кое-что важное, пока еще было время предотвратить новые смерти.

– Детектив, – сказала она, неуверенно проходя в кабинет.

Монтойя сидел за столом в окружении стопок с документами, словно пытался за ними спрятаться от мира, и устало потирал глаза. Он тоже присутствовал на похоронах и вернулся с них полностью опустошенным и обессилевшим. Более того, во всем случившимся Монтойя считал виноватым только себя. Он тот, кого люди зовут детективом, а, следовательно, на нем лежит какая-никакая ответственность, которую он не соизволил осознать раньше. Было очевидно, что убийца попытается завершить то, что было начато в вечер бала. Так значит, нужно было что-то предпринять, чтобы обезопасить сеньора Йона. Но что было сделано? В том-то и дело, что не было сделано ничего!

– Детектив, – позвала горничная чуть настойчивее.

Монтойя наконец поднял глаза и обратил на нее внимание. Перед ним стояла уже знакомая ему девушка по имени Кармен, которую ему доводилось пару раз допрашивать.

– Что вы хотели, сеньорита? – устало спросил он.

– Я хотела вам кое-что рассказать. В тот вечер, когда пропал сеньор Йон, я видела нечто странное. Сеньор Иван возвращался поздно вечером в отель, но прежде, чем зайти в здание, он спрятал что-то под лестницей. Я не разглядела, что это было, но сам Иван выглядел очень странно, на нем буквально не было лица, а взгляд был такой сумасшедший, словно за ним кто-то гнался. Потом он столкнулся в кухне с сеньоритой Альбой и поговорил с ней. Сказал, что проиграл все свои деньги в таверне, а после пошел якобы спать. Но я-то видела, что он зачем-то пошел в сторону комнат обслуги. Сомневаюсь, что он решил поспать в одной из них и вспомнить былое.

– Что вы хотите этим сказать? Что сеньор Иван мог убить сеньора Йона? – чуть оживился Монтойя.

– Я не берусь ничего утверждать, детектив. Просто я обязана была поделиться с вами своими наблюдениями.

– Отчего же вы не поделились ими раньше?

– Я не придала этому большого значения. Но сегодня утром до меня неожиданно дошло, что поведение Ивана и трагедия с сеньором Йоном могли быть как-то связаны.

– Хорошо, сеньорита, – вздохнул детектив, поднимаясь на ноги. – Я проверю. Покажете мне то место, про которое вы говорите?

– Конечно, детектив.

Монтойя собрался, вызвал своего помощника Сиприано и они вместе отправились в отель. Кармен привела их к входу для прислуги и указала на то место, где, по ее словам, сеньор Иван спрятал что-то подозрительное. Монтойя вытащил из внутреннего кармана свой платок, обмотал им руку и пошарил под лестницей. К своему удивлению он натолкнулся на что-то тяжелое, и эта находка моментально была извлечена наружу.

Это был пистолет.

– Ого, – тихо сказал Сиприано. – Это из него застрелили дона Йона?

– Не знаю, – задумчиво сказал детектив. – Но мы с вами это должны немедленно выяснить.