Нерешительный поклонник - Вудивисс Кэтлин

— Спасибо, мистер Карлайл, — признательно улыбнулась Фелисити. — И… и еще я хотела спросить кое о чем.

— Все, что в моих силах, мадам.

— Еще до моего замужества свекра свалила таинственная болезнь. Его ногти как-то странно обесцветились, а кожа стала ужасно сухая и словно покрыта чешуйками. Не знаете ли вы, что это за недуг такой?

Мистер Карлайл задумчиво провел пальцем по губам.

Интересно! Недаром говорится, какой мерой меришь, такой и тебе отмерится. Вот уж точно: не рой другому яму, сам в нее попадешь!

— Пока что не могу сказать наверняка, миссис Элстон. Но однажды я предостерег молодую леди против неосторожного обращения с мышьяком. Бедняжка регулярно принимала небольшие дозы, чтобы отбелить кожу. Она была чрезвычайно тщеславна и гордилась своей красотой, но смерть не щадит никого… На ее похоронах я заметил, что ногти у нее обесцветились, а кожа, раньше такая мягкая и белая, стала чешуйчатой и грубой.

По спине Фелисити пополз холодок. Она долго набиралась храбрости, прежде чем задать следующий вопрос:

— А разве мышьяк так распространен, мистер Карлайл? Много вы его продали в прошлом году?

— Видите ли, мышьяк известен очень давно. Лет двести — триста. А может, и больше. Что же касается продаж — нет. После смерти той девушки я им не торгую. Не хочу, чтобы еще кто-то погиб из глупости или из тщеславия.

— А в округе есть другой аптекарь?

— Нет, мадам. Однако у меня есть знакомый из Лондона, довольно часто сюда приезжающий. В последнее время он процветает и приобрел несколько аптек. Завел прекрасных лошадей и экипаж, которые мне не по карману. Должен сказать также, что ему весьма полюбились сукна вашего супруга. Совсем недавно он уехал с сукновальни с большим узлом в руках.

Финеас не осмелился сказать молодой женщине, что его знакомый имел репутацию расчетливого негодяя, готового на все ради выгоды.

— И как его зовут?

— Тадцеус Мэнвил.

Фелисити впервые слышала это имя. Мать и отец научили ее основам бухгалтерии, однако когда она предложила Роджеру помощь, тот не только отказался, но запретил ей близко подходить и к книгам, и к сукновальне, заявив, что она только ему помешает. Поэтому она не знала никого из приятелей мужа.

Взяв сверток с травами, она поблагодарила аптекаря и вышла. Неужели Финеас сказал правду? Но это значит, что Эдмунда отравили. Кто же мог это сделать?

— Кто там? — окликнула Джейн, поспешно спускаясь вниз.

— Мама, это я, Фелисити!

Слезы радости выступили на глазах Джейн. Раскинув руки, женщина побежала навстречу дочери, и та с приглушенным криком бросилась в материнские объятия. Все это время бедняжка боялась, что мать по-прежнему сердится на нее.

— О, моя драгоценная девочка, я так по тебе скучала! Почему не приходила раньше? Я несколько раз была на сукновальне, но Роджер не пускал меня к тебе. Говорил, будто ты не желаешь никого видеть, особенно меня. Ты здорова? Счастлива?

— Здорова, мама.

На второй вопрос Фелисити предпочла не отвечать.

— Я принесла дедушке подарок. Если он разрешит, я бы почитала ему из Библии.

— Конечно, дорогая. Он будет очень рад. Ему так тебя недоставало!

— Меня? — удивилась дочь. — Но… я думала, он меня не любит.

Джейн, смеясь, снова обняла дочь.

— Глупенькая! Ведь ты его единственная внучка! В ваших жилах течет одна кровь!

Фелисити вдруг громко разрыдалась.

— Мама, прости меня за все! Я была такой глупой эгоисткой!

Джейн прижала дочь к себе.

— Ничего не говори, дорогая. Все прощено и забыто. Ты моя любимая доченька, моя гордость и радость.

При этих словах Фелисити не выдержала и расплакалась еще громче. Мать и дочь долго стояли, обнявшись, проливая слезы, уносившие все прошлые недоразумения и обиды.

Наконец Фелисити отстранилась и, найдя в ридикюле платок, вытерла щеки и нос. Джейн наблюдала за ней, пытаясь понять, что происходит. Интуиция подсказывала, что дочери нелегко приходится, но подробностей она, разумеется, не знала да и представить не могла.

— Что случилось, дорогая? У тебя все в порядке? — мягко спросила она.

— Конечно, мама, — кивнула Фелисити, не желая расстраивать мать. — Просто я частенько плачу, потому что ношу дитя. И только сейчас начинаю понимать, каким бременем была для тебя.

— Ты ждешь ребенка? — воскликнула Джейн с ликующим смехом, тотчас же замершим на губах при виде грусти в погасших голубых глазах. Безнадежность в голосе не слишком успешно маскировалась деланной улыбкой, и Джейн, материнским сердцем почуяв неладное, приподняла подбородок дочери и всмотрелась в исхудавшее лицо. — Что-то не так. Скажи мне правду.

— Все хорошо, мама. Все хорошо.

— Дело в Роджере. Верно, ведь?

— Дела у него идут прекрасно, и сам он здоров.

— Вполне возможно, но я достаточно хорошо знаю свою дочь, чтобы увидеть, как она несчастна. Позволь мне помочь тебе, дорогая.

— Мама, я не понимаю, о чем ты. Лучше пойду наверх почитаю дедушке Библию. Я не могу задерживаться надолго. Поговорю с дедом и пойду.

Фелисити до сих пор не могла поверить собственной храбрости. Она сумела! Сумела улучить возможность и пробраться в контору сукновальни, не боясь, что Роджер ее застанет!

Он уехал в Лондон, где собирался пробыть до воскресенья. Фелисити и не думала сетовать на то, что муж не взял ее с собой! Наоборот, облегченно вздохнула, радуясь, что сможет спокойно спать.

Ее красивый, но растленный муж был особенно жесток с ней после ее визита в Стеновер-Хаус, и Фелисити даже заподозрила, что он каким-то образом все узнал из совершенно невинного замечания какого-нибудь горожанина. Во всяком случае, такой боли и мук ей еще не приходилось терпеть. Поэтому Фелисити зареклась навещать родных днем, когда кто-то сможет ее увидеть и донести мужу.

Испытание было настолько тяжелым, что ее, казалось, выпустили из камеры пыток, когда Роджер, на несколько дней забыв о жене, занялся переделкой своей конторы и примыкавшей к ней кладовой в огромный, роскошный кабинет — библиотеку. Очевидно, он не жалел расходов, потому что выписал рабочих из Лондона, небрежно пояснив, что местные только все испортят. Фелисити не осмелилась напомнить, что лорд Харкорт, человек тонкого вкуса, нанял здешних резчиков по дереву, когда обставлял заново свои покои.

Фелисити, естественно, не показали ни планов, ни смет. Похоже, мужу она была нужна только для постели. В остальное время он ее попросту не замечал.

Вскоре после окончания ремонта из Лондона прибыла мебель в двух огромных крытых фургонах, запряженных ломовыми лошадьми. Фелисити, которой не терпелось увидеть новое приобретение, поднялась в комнату свекра, откуда открывался вид на сукновальню и двор. Несмотря на прикрывавшую мебель парусину, она сумела разглядеть позолоту и гнутые, резные ножки. Такая роскошь скорее подходила для королевского дворца и уж никак не для Брэдфорда и тем более для их скромного дома!

Теперь, когда Роджер был в Лондоне, никто не помешает ей просмотреть книги! Но к сожалению, она скоро обнаружила, что муж закрыл на замок свою потайную комнату, куда никого не допускал. А вот о книгах он, видимо, позабыл, потому что в шкафу, где они хранились, торчал ключ. Наверное, посчитал, что она не осмелится явиться сюда. Но Фелисити двигал страх за будущее, свое и ребенка. Очень уж не хотелось оказаться в работном доме, когда он потеряет сукновальню.

Оставалось благодарить мать и отца за то, что научили ее счетному делу. Хотя ни одна контора в Лондоне не наняла бы женщину бухгалтера, она нередко помогала отцу в работе. Кроме того, Сэмюел Гладстон многое передал дочери, а та старательно занималась с Фелисити.

Достаточно скоро она обнаружила, что большие суммы денег уходят со счетов в адрес неизвестных, обозначенных только инициалами «М.Т.» и «Э.Р.». Как Фелисити ни билась, а настоящих имен так и не смогла узнать. К концу она почти падала от усталости.