Йорг Кастнер - Смертельная лазурь
— Тем не менее кое-кому все же удалось бежать!
— Ну что вы меня укоряете, Зюйтхоф? Лучше бы поблагодарили. Судя по тому, что мне рассказал Деккерт, ваше положение было серьезнее некуда.
— Прощу прощения, — смутился я. — Вы совершенно правы. Это все тревога за Корнелию. Я просто с ума схожу. Да и ко всему прочему я тут такое натворил. Такое устроил, что и рассказать страшно. Приди вы ночью, ничего бы не произошло.
И я поведал инспектору о пережитом минувшей ночью ужасе, не забыв упомянуть и о ставших мне известными планах заговорщиков.
— Вот уж воистину невероятная история, — признался Катон. — А я вам так и не верил, Зюйтхоф. Считал все эти россказни про какие-то там подземные ходы досужей выдумкой, пока сам не побывал там. Ваше счастье, Зюйтхоф, что побывал. А не то распорядился бы отправить вас в дом умалишенных.
— Как видите, дьявольская краска не плод моих измышлений, — сказал я. — И прошу вас, позаботьтесь о том, чтобы ни одна из этих… картин не покинула пределы мастерской Рембрандта. Вы нашли склад, где хранилась эта окаянная лазурь?
— Нет, увы, пока что нет, — ответил Катон, и лицо его помрачнело. И впрямь радоваться было нечему. Кто знает, сколько еще бед принесут дьявольские полотна в синих тонах.
Глава 28
Отец и сын
Два часа спустя мы с Катоном, взяв экипаж, отвезли Рембрандта в дом на Розенграхт. По улицам гулял резкий порывистый ветер, казалось, еще немного, и он перевернет карету. Осень вступала в законные права.
Катон не стал подвергать престарелого мастера аресту. Я был рад и благодарен инспектору. Речь не шла о полной невиновности старика — он не хуже своих работодателей понимал, что его картины несут смерть. Но можно ли считать вменяемым старика, впавшего в безумие от свалившихся на его голову несчастий и воздействия коварной лазури? Принимая во внимание время, на протяжении которого Рембрандт сотрудничал с жерардистами, мне вообще казалось непостижимым, как мастер сохранил даже остатки рассудка. Неужели Фредрик де Гааль избрал Рембрандта для воплощения своих коварных замыслов в некоем «озарении»?
В сотый раз я ломал себе голову, пытаясь отыскать ответ на вопрос: исходило ли зло от самой краски, либо угнездилось на этом далеком острове? В конце концов я избрал для себя образ некоего демона, тщившегося дотянуться вездесущими щупальцами до всех людей, населявших наш мир.
Ребекка Виллемс, издалека заметив наш экипаж, распахнула дверь. Заметив своего хозяина, у которого служила невесть сколько лет, став почти членом его семьи, женщина приветливо улыбнулась. Но в следующее мгновение морщинистое лицо ее омрачилось.
— На кого только вы похожи, господин! — всплеснула она руками. — И что с вами только сделали!
— Мастеру необходимо отдохнуть, он очень многое пережил, — предупредил я ее уже в прихожей. — Кстати, вам известно, где сейчас Корнелия?
— Корнелия? А разве она не с вами? — недоумевающе выпучив глаза, спросила Ребекка.
— Будь она с нами, я не стал бы о ней спрашивать.
— Ничего не понимаю, — вполголоса произнесла экономка, качая головой. — Когда я увидела, как из экипажа вышел господин Рембрандт, я была уверена, что и Корнелия тоже приехала. Ведь господин доктор ван Зельден заезжал за ней, уверив ее, что отыскал пропавшего хозяина, и велел Корнелии ехать с ним к отцу. Когда она и вечером не вернулась, я уже стала тревожиться за нее.
— И не зря тревожились, — заключил Катон. — Ван Зельден больше ничего не говорил? Может, хоть намекнул, куда собирается отвезти Корнелию?
— Ни слова не сказал, — ответила Ребекка. — Он очень спешил и торопил Корнелию, мол, пусть накинет на себя что-нибудь и едет с ним.
Я спросил себя, что могла подумать Корнелия, увидев на пороге своего дома ван Зельдена. Возможно, она была начеку, ей ведь было известно о заспиртованном Титусе, однако тревога за отца, похоже, перевесила все остальное.
Я повернулся к Катону:
— Может, в доме ван Зельдена отыщется хоть какой-то след? И кроме того, вам неплохо будет самому убедиться в том, что ван Зельден сотворил с Титусом ван Рейном.
— Разумно, — согласился инспектор.
В Рембрандта, до сих пор безучастно слушавшего наш разговор, казалось, возвращалась жизнь.
— Вы говорите о Титусе? Где он? Не у доктора ли ван Зельдена?
— Титус умер, — с нажимом произнес я. — А в доме ван Зельдена всего лишь его труп. Он заспиртовал вашего сына в огромной стеклянной банке.
— Тогда и меня с собой возьмите! — дрожащим голосом со слезами на глазах стал умолять старик. — Я хочу видеть сына!
Понимал ли он, что Титус действительно умер? Я не знал, но все-таки упросил инспектора участкового суда выполнить желание мастера. Может, увидев собственными глазами, что произошло с Титусом, старик успокоится и поверит в смерть сына.
Катон не имел ничего против, и мы снова уселись в поджидавший нас экипаж. Ребекка с тоской смотрела нам вслед. По пути на Кловенирсбургвааль мы видели поваленные ветром торговые лотки. Над Амстердамом бушевал настоящий ураган.
Выйдя из экипажа у дома врача, мы едва двигались против ветра. К нам подошел какой-то человек, укутанный в накидку.
— Как здесь дела, Кампен? Было что-нибудь любопытное?
— Ничего особенного, — ответил сыщик. — Только служанка вышла с час тому назад за покупками и уже вернулась. А еще за это время доктор отказался принять двух пациентов: пожилая женщина, судя по виду, повариха, отправила их несолоно хлебавши.
— А сам доктор ван Зельден?
— Он не показывался с тех пор, как вчера вышел из дома.
Немудрено. Чтобы появиться здесь после налета на осиное гнездо заговорщиков, надо быть распоследним глупцом.
Мы позвонили, и дверь отперла та самая, знакомая мне служанка. Краснощекая девушка сразу же узнала меня.
— Доктора нет дома.
— И все же мы хотели бы войти, — настаивал Катон. — Я уполномоченный амстердамского участкового суда Иеремия Катон, — представился он.
Нехотя девушка позволила нам войти. Нас было трое, если считать Кампена. В доме мы увидели и повариху, о которой последний упоминал. Это была седая женщина за пятьдесят с круглой физиономией. Катон осведомился о местопребывании ее хозяина.
— Мы не знаем, где он, — ответила женщина, как мне показалось, вполне искренне. — Как ушел вчера вечером, с тех пор ни слуху ни духу.
— Раньше подобное случалось? — допытывался Катон.
— Ну, бывало, что он не ночевал дома. В конце концов, он мужчина холостой, так что ничего удивительного, если вы понимаете, о чем я. — Повариха довольно фамильярно подмигнула. — Но вот такого, чтобы, не предупредив, прием отменить, такого прежде не было. Так что я уже начинаю тревожиться, не стряслось ли что с нашим доктором.
