А. Айнгорн - Огненная лилия
— Зоркий Орел… Ты не видела его? — прошептала индианка. Онор поколебалась, не соврать ли ей, но решила, что правда будет лучше для всех.
— Я видела, как его схватили. Но он жив.
Онор понимала, что это ненадолго, да и не к лучшему, но решила, что Важенку поддержит одно лишь то, что он жив. Но индианку нельзя было обмануть.
— Схватили? Они убьют его, — прошептала она и вдруг добавила едва слышно, поразив Онор до глубины души. — Что ж, может, оно и к лучшему…
Онор не верила своим ушам. Выходит, Важенка с ее кроткой покорностью, нежная доверчивая Важенка все это время… Не укладывается в голове!
Выходит, она любила Кантадьера, что она приняла за чистую монету его клятвы. Бедная Важенка! Она сразу стала ближе Онор, со своей любовью к белому мужчине, человеку иной расы, иных взглядов. А что же Зоркий Орел?
Понимал ли он, что взял в жены женщину с истекающим кровью сердцем, которая не любит и не любила его? А может, его и не интересовали такие мелочи, как чувства? Онор грустно провела по черным волосам индианки, думая, что непременно позаботится, чтобы не повторять ошибок Важенки, Кантадьера, Зоркого Орла. Если только у нее будет шанс…
За ее спиной хрустнули ветки. Онор оглянулась. Зоркий Орел осторожно пробирался к ним, скользя по крутому склону оврага. Он сразу нагнулся над раненой. Онор молча ждала.
— Она будет жить, — сказал он тихо. Онор чуть улыбнулась.
— Правда?
— Она сильно ранена. Но не смертельно. Она сильная, выживет.
Индеец приподнял ее, чтобы взять на руки.
— Я видела, как они тебя схватили, Зоркий Орел. Ты бежал?
Он молчал, и у нее отчего-то заныло сердце.
— Зоркий Орел?
Он резко повернулся к ней, и выражение его лица испугало ее.
— Мой брат, Свирепый Волк, помог мне спастись. Он напал сзади на тех, что хотели увести меня.
— И… где он? — тихо спросила Онор.
— Они упустили меня, но взамен захватили в плен его.
Она даже не вскрикнула, не расплакалась, хотя сразу поняла, какая незавидная участь его ждет у исконных врагов. Сидела и без выражения глядела на ирокеза, словно мир перестал существовать. Он схватил ее за плечи и встряхнул.
— Ты ничем ему теперь не поможешь, Тигровая Лилия. И я не помогу.
Думай теперь о себе. Если тебе некуда идти, я возьму тебя с собой, будешь жить с моим народом. Хочешь, я возьму тебя в жены, будешь жить с нами, и я никогда не прикоснусь к тебе, если ты так пожелаешь. Он был моим другом, великий воин, великий человек, я сделаю для тебя, его жены, все. Я знаю, он считал тебя своей женой.
— Он был твоим другом… — мольба в ее голосе заставила его вздрогнуть.
Он мучительно сжал кулаки.
— Да, и я знаю свой долг перед ним. Но я знаю также свой долг перед ней, — он указал на Важенку. — И я знаю, что бы он теперь просил меня сделать для него. Он просил бы вывести тебя отсюда живой.
Она кивнула.
— Ты прав, Зоркий Орел. Но есть кое-что… что-то, что я не могу принять. Есть мой долг перед Волком. Мне некуда идти, да, и я не хочу быть приживалкой в твоем доме. Я разыщу его.
— Постой, Тигровая Лилия! Куда ты пойдешь? К алгонкинам? Зачем? — выкрикнул он, пытаясь удержать ее. Она мягко высвободилась.
— Не останавливай меня, Зоркий Орел. Я должна быть там. Кто знает, возможно, я смогу что-нибудь сделать.
Он понял, что ее бесполезно переубеждать. Он поднялся на ноги с Важенкой на руках.
— Тигровая Лилия, пусть твой путь приведет тебя к миру.
— Прощай, Орел. И спаси Важенку.
— Спасу. Обещаю. Прощай.
Они разошлись. Индеец исчез в лесу, а Онор вернулась на дорогу. Ей нетрудно будет следовать за алгонкинами, их путь был выжжен огнем и залит кровью. Она знала, что не в их обычаях уводить пленника далеко, они расправятся с ним здесь же, неподалеку, при молчаливом согласии властей.
Она шла по пыльной дороге, держа спину прямо, высоко подняв голову, с безнадежной усмешкой гладиатора, кривившей ее губы, — шла, пока рядом с ней не раздался топот лошадиных копыт.
— Онор!
Фурье соскочил с лошади и порывисто обнял ее.
— Онор! Совсем одна! Господи!
Она словно пробудилась от долгого сна, с трудом стряхивая с себя оцепенение.
— Фурье? Куда вы едете?
— Я ищу лагерь алгонкинов. Разведчик донес, что они разбили гуронов и захватили пленных. Губернатор хочет… наладить с ними отношения. Я должен выкурить с ними трубку мира, — он усмехнулся. — Чего не сделаешь ради Франции.
— Я поеду с вами.
— Конечно! Со мной вы будете в безопасности. Их вождь знает меня, знает, что я несу лишь мирную миссию. А парламентариев не трогают даже дикари.
Он пристально глядел ей в лицо, размышляя, что могло привести ее на эту безлюдную дорогу.
— Почему вы одна, Онор? — наконец, прямо спросил он.
— Волк у них. В плену.
Он помолчал и, так и не придумав ничего лучшего, предложил ей место позади него на лошади. Пока они скакали вместе, погруженные в свои мысли, он жалел, что согласился взять ее с собой, но было поздно. Легкий дымок, вьющийся над долиной, указал им правильный путь. Вскоре выставленные алгонкинами часовые преградили им путь. Фурье предъявил им длинный пояс, вышитый загадочными узорами, и ему позволили подойти к вождю, хотя глаз с него не спускали. Онор не стала слушать их разговор. Она попыталась отойти в сторону, чтобы поискать пленника, но индейцы не пустили ее. Ей пришлось остаться около Фурье, который витиевато объяснял вождю, что мир для губернатора важен достаточно, чтобы пойти на многие уступки, и просил не прислушиваться к англичанам, которые дарят индейцам ружья, чтобы натравить на французов. Вождь важно кивал. Они действительно выкурили по трубке, но, наконец, церемония окончилась, и вождь жестом пригласил Фурье и его спутницу следовать за ним. Они спустились с пригорка, где расположились индейцы. Там, в долине, развели костер, а пленника привязали к столбу, врытому в землю. Это был Свирепый Волк. Онор оглянулась на Фурье.
— Вы ничего не сделаете?
— Онор, дорогая. Что? Мы, белые цивилизованные люди, не можем изменить обычаи дикарей. Нам остается лишь контролировать то, что не в состоянии пресечь силой.
— Контролировать?!
— Вождь пригласил меня остаться, Онор. Он очень горд собой и своими людьми. Его оскорбит, если я уеду.
— Понимаю, — проговорила Онор. — Оставайтесь, раз надо.
Сама она была уверена, что не выдержит этого.
На мгновение она очутилась около Волка.
— Ты же не уйдешь, — проговорил он. Было это утверждение или просьба, Онор не знала.
— Волк! Ради всего святого…
— Лилия, ты будешь здесь.
— Если бы ты просил меня остаться, потому что тебе от этого станет легче, и тогда бы я осталась, да. Но ты просто следуешь своим упрямым догмам, и я ничем не могу тебе помочь.
