Кэт Мартин - По велению сердца
Она припала к нему, не в силах сдержать слезы и содрогаясь всем телом.
– Я люблю тебя, – прошептала она.
– Тогда выполни мою последнюю просьбу. Сделай это ради меня, герцогиня. Только ради меня.
Всеми силами души она не хотела отвечать согласием. Каждый час, каждую минуту, еще отпущенную им судьбой, она хотела провести около него. Но он не хотел этого, и она наконец согласилась:
– Я сделаю, как ты хочешь.
– И еще ты не придешь в Тайберн.[11] Мне будет невыносимо думать, что ты видишь мою казнь.
– Хорошо, я не приду в Тайберн.
– Ты обещаешь мне это?
– Да.
Она оказалась в мощном кольце его рук. Он сжимал ее в объятиях, давая выплакаться. Никто из них не произносил ни слова. Но вот он разжал объятия, в последний раз взглянул ей в глаза, а потом перевел взгляд на зарешеченное окошечко в двери своей камеры, за которым уже видна была голова друга. Люсьен вернулся. Настало время расставания.
Приподняв ее голову за подбородок, он нежно вытер слезы с ее щек.
– Ты всегда была сильной, Велвет. Сильнее, чем любая женщина из тех, что я знал. Так будь же и сейчас сильной ради меня.
Велвет заморгала, чтобы стряхнуть слезы с ресниц. Она заставила себя в последний раз взглянуть на него, в глубину этих синих глаз, которых больше никогда не увидит. Привстав на цыпочки, дрожащими губами поцеловала его. Это было все, что она могла дать ему, все, что он позволил ей дать.
Джейсон ответил неспешным, заботливым поцелуем.
– Я не позволю тебе умереть, – прошептала она. – Не позволю им отнять тебя у меня.
– Господь да пребудет с тобой, любовь моя.
Двигаясь как во сне, Велвет вышла из камеры.
Она не оглядывалась, чтобы не разрыдаться в голос.
– Он просил меня больше не приходить, – прошептала она Люсьену. – Он взял с меня обещание.
Люсьен вздохнул:
– Я догадывался, что он может так поступить.
– Мы должны спасти его. Должны.
Но Люсьен молчал.
– Ну наконец-то! После всех несчастий, которые доставил мне мой возлюбленный братец, настал наконец час расплаты, – с улыбкой произнес Эвери, бросив на письменный стол «Морнинг кроникл». Бэсси Уиллард стоял по другую сторону стола. Эвери едва сдерживался, чтобы не захлопать в ладоши от восторга. – Этот кровавый негодяй будет завтра повешен.
Бэсси ничего не ответил. Он не любил повешений и чувствовал жалость к каждому бедняге, которого судьба сводила с трехногой подругой.[12] Его всегда коробило, что его хозяин, кажется, радовался несчастьям других. Даже смерти собственного брата.
– А как быть с девушкой? – спросил Бэсси, не в силах скрыть отразившийся на его лице страх. – Вы хотите, чтобы я убил ее?
Эвери уже думал об этом.
– Пока оставь ее в покое. Когда вздернут моего братца, у нее не будет причин мутить воду, а если даже и будут, никто ей не поверит. Судьи вряд ли захотят признать, что повесили невиновного.
– А как быть с вашей женой?
Эвери застыл на месте. Вопрос подручного разбередил его рану. Жена его сбежала из дому.
– Мы знаем, куда она подалась. А остальные пусть думают, что я отправил ее в наш деревенский дом. Сейчас время уже не имеет значения, и я спокойно разберусь с Бальфуром. Что с ней делать? Когда она будет дома, я подумаю.
«Уж я проучу ее своими собственными кулаками, – закончил он про себя. – Отделаю так, что она забудет, как выкидывать подобные штучки».
– А пока что, – закончил он со злобной улыбкой, – нам остается поудобнее устроиться и наслаждаться ожидающим нас зрелищем.
Бэсси нахмурился, но Эвери не обратил на это внимания: ему не терпелось увидеть казнь.
Глава 28
То, что еще совсем недавно казалось невозможным, свершилось: все четыре дня, каждый из которых казался вечностью, прошли. Осталось несколько последних часов, когда глубине горя уже не могли помочь слезы.
Велвет не помнила, когда бы она нарушала свое слово. Разве что в раннем детстве, когда была совсем маленькой девочкой. Обещая дедушке, что не будет играть у ручья без его разрешения, держала за спиной скрещенные пальцы руки, зная, что все равно отправится к ручью.
Велвет было трудно нарушить слово, данное Джейсону в порыве любви и уважения, но она не могла не пойти на казнь и приготовилась к страшному испытанию, которое ей предстояло. Она уверила себя, что не расплачется. Не сегодня. Она уже выплакала все свои слезы в бесконечно долгие ночи.
Готовясь достойно встретить то, что ждало ее днем, она оделась в простое платье серого шелка, отороченное черным; в нем она когда-то была при дворе.
Простая черная карета, которой всегда пользовался Джейсон с разрешения Литчфилда, ждала ее у входа в дом. Велвет вышла из дома, села в карету и задернула занавески, отгородив себя от всего мира. Ради Джейсона ей предстояло пережить несколько страшных часов, ради человека, которого она любила. Она не хотела, чтобы он увидел ее, не хотела, чтобы знал, что она станет свидетельницей его последних минут. Она сделает все, что в ее силах, чтобы не выдать себя.
Но она должна быть там. Она верила, что он почувствует ее присутствие, даже не видя ее, и это придаст ему силы достойно принять смерть.
Должен был быть и Литчфилд. Он до последней минуты помогал своему другу и ободрял его. Потом, когда все закончится, ему предстояло привезти домой тело Джейсона.
Велвет откинулась на спинку сиденья, стараясь ни о чем не думать и желая только укрепить себя перед тем, что ей предстояло. Но ей никогда не приходилось присутствовать при смертной казни через повешение, поэтому она оказалась внутренне не готова очутиться в какой-то скорее ярмарочной атмосфере, в почти праздничной толчее, которая царила в этот день на вершине Тайбернского холма.
Она не ожидала увидеть здесь представителей высшего лондонского света, которые собрались, чтобы насладиться изысканным зрелищем.
Выглянув из окошка кареты, она увидела длинную вереницу простых повозок, доставивших осужденных к месту казни – каждый из этих несчастных восседал на своем гробу.
– Джейсон… О Боже мой!
Даже издалека он казался выше всех остальных. В развороте плеч, в его прямой спине не было ни капли слабости, как она и ожидала.
Когда повозка с Джейсоном остановилась, вокруг собралась толпа народа – от последних оборванцев до самых родовитых членов высшего общества. Благородные дамы рассматривали его в театральные бинокли. Из роскошных портшезов выбирались светские хлыщи в башмаках с серебряными пряжками и плотно обтягивающих их тела атласных брюках. Дамы в заморских шелках и кавалеры в бархатных костюмах стояли рядом с торговцами в будничных одеждах, с молочницами и проститутками.
