Ольга Шумяцкая - Ида Верде, которой нет
Тут подошел автобус и помчал поэта через городскую пыль к Сокольникам, где в старом прабабкином доме, в двух комнатках, над которыми грозил вот-вот рухнуть деревянный потолок, размещались мастерская и жилье Мити Пальмина.
Кинорежиссерами себя величали двое юношей – Митя Пальмин и Лекс Лозинский. Дмитрий Дмитрич и Алексей Всеволодович. Собственно, идея ринуться в «волшебные волны сюрреалистического океана» принадлежала невысокому крепышу Пальмину, по виду более напоминающему циркача, нежели литератора, художника, режиссера или композитора – Пальмин фонтанировал идеями во всех видах искусств.
На дачке Пальмина, спрятанной на задворках липовой аллеи, Рунич появился к вечеру.
Приехав в Сокольники, практически за город, он долго бродил по лесу, рассматривал лица людей, придавленных солнцем к мятой траве, искупался в озерце, украшенном одинокой лилией, подремал, опустившись на мягкую от сосновых иголок землю и привалившись к янтарному сосновому стволу… хотел было возвращаться домой, но тут наперерез ему из-за деревьев выскочил на велосипеде Пальмин.
А через десять минут, бегая без остановки по захламленной терраске, подпрыгивая, размахивая руками, тряся головой, он уже показывал Руничу эскизы к фильму «Чарльстон на циферблате».
– Не уверен, что это подходящее название, – бормотал Рунич, не без удивления рассматривая сделанные пером рисунки, что веером раскидывал на столе Пальмин. Очень хорошие. Иногда даже удивительные.
– Время – животное. Одно – или стая: годы, десятилетия, столетия – не знаю, – разрубая кулаком воздух, проскандировал неугомонный Пальмин так, как делают это поэты – по слогам, на ударных вскидываясь голосом. – Ваша идея, Рунич. И она великолепна. Значит, людей пожирают часы. Стрелки множатся и оказываются челюстью, которая скалится. Представьте: ночь, темень, цикады, птица кричит, бьют часы на Спасской башне, и что-то странное начинает происходить со стрелками. Они стремительно вращаются. Быстрей, быстрей, быстрей! Циферблат стекает со стены и…
– Я бы начинал не со Спасской башни, а с обычных городских часов. На пустынной утренней улице… – перебил его Лозинский.
Между тем Пальмин поворачивал лицом к обществу холсты, с которых в разных видах скалились циферблаты.
Приятель его покачивался в кресле-качалке, вытянув длинные скрещенные ноги, и иногда – Рунич случайно обратил внимание – не без удовольствия смотрел на свое отражение в зеркале, прорезая пальцами волнистую шевелюру волос. Позер! Наверное, ходит павлином по съемочной площадке. Не замечает, что с соавтором они составляют комическую пару: энергичный коротышка и меланхоличный дылда.
Пальмин поэту сразу понравился, а Лозинский – сразу не понравился.
– Да ты просто трусишь, Лекс! – захохотал Пальмин. – Боишься, что заклюют за такой шикарный образ – кремлевские часы, пожирающие граждан!
Лозинский отмахнулся.
– А если превратить стрелки в нож с вилкой? – вмешался в дискуссию Рунич. – Или это слишком… хм… убого будет смотреться? Как вообще вы сможете представить это, – широким жестом он обвел валявшиеся на столе эскизы, – на экране? Рисунки, впрочем, очень многообещающие.
– Система декораций, освещение, двойные экспозиции, – затараторил Пальмин, и его руки и ноги тут же пришли в движение, как будто невидимый кукловод начал дергать за ниточки. – У меня есть знакомый мультипликатор – обещает, что стрелки действительно оживут! Мы покажем, как внутри гигантского часового механизма размером с дом перемалываются и перевариваются съеденные людишки! Это несложно. Посмотрите. – Он достал из ящика еще одну папку, и перед Руничем снова замелькали наброски.
– Впечатляет, – несколько высокомерным движением руки Рунич остановил листопад. – Меня беспокоит другое. Останется ли живым сам образ? Да, Время – зверь, страшный необъяснимостью. Некоторая аналогия может быть с дантовским грифоном, курсирующим от одного круга ада к другому. Впрочем, и эта аналогия неудачна.
– Да отчего же неудачна! Я, собственно, к старику Данте и пытался подобраться, но мой соавтор – противник высоколобого искусства. Он даже в сюрреалистическом полотне пытается искать, так сказать, коммерческие ходы. Правду я говорю, Лекс? – Пальмин обернулся к Лозинскому.
– Однако заметь, Митя, Юрий Константинович тоже не уверен, оживет ли на экране дантовский грифон, – откликнулся тот. – Может быть, стоит продумать, кто стоит за часами-убийцами? К примеру, безумный рабочий часовой фабрики, измученный трудами и…
– Да отлипни ты, Лекс, со своими рабочими! – перебил его Пальмин. – Что ты все тянешь пошлые детективы! Если бы еще ученый-маньяк, тогда…
– Хорошо! Пусть будет ученый-маньяк! Хоть какая-то реальность должна стоять за часами-обжорами! Ученый, открывший новый ритм времени, – почему нет? Скажем, он прибавит к суткам двадцать пятый час. Это будет его тайной! – гнул свою линию Лозинский.
– А двадцать пятый час – реальность? – саркастически хмыкнул Пальмин. – Впрочем, неплохо. Но прибережем для следующего фильма. Будет феерический детектив, в котором человек станет прятаться в последнем часе дня, о котором, кроме него, никто не подозревает. В двадцать пятом часе.
– Потрясающе! – Лозинский чуть не вывалился из кресла. – Как тебе такое в голову приходит?!
Довольный Пальмин с важным видом закурил.
Рунич, так и не присевший, молчал. Да, собственно, и негде было присесть: вся терраса завалена листами ватмана, черновиками, грязными тюбиками с высохшей краской; беспорядок вызывал у него брезгливость, – молчал. Ему не очень было понятно, зачем он здесь, зачем согласился участвовать в этом сомнительном предприятии. Мальчишкам чуть больше двадцати – у них другие горизонты. В чем-то они, возможно, разберутся лет через десять. А он-то… он-то для пресловутого Времени уже главное блюдо – только соусом полей, и милости просим. К тому же неплохо бы увидеть их – как сейчас принято выражаться – продюсэра. А то об инфернальном уже наговорены целые тома, а о материальном – молчок.
– Попробуйте еще наручные часики-убийцы, раз у вас идет развитие темы, – сказал он. – Помпезный циферблат на стене замка открывает пасть, городские часы чмокают грязными ртами, а на белых запястьях бездумных дамочек кусаются маленькие серебряные часики. Визг в зале обеспечен. Часовые компании подадут на вас в суд. На этом позвольте откланяться…
– Великолепно, Рунич! Удивительно, как хорошо вы нас поняли! – так и подпрыгнул Пальмин, принявший его слова за чистую монету. – Подождите, не уходите! Чай и всякое такое вас, конечно, не интересует, да у меня и нет ничего. Послушайте – я состряпал несколько аккордов для фильма! – Он скинул барахло с крышки рояля, и по желтым, будто прокуренным, клавишам поскакали его маленькие пальцы. Какофония. Но больно и страшно. – Хорошо? – подмигнул он Руничу.
