Джулия Стоун - Прихоти фортуны
Женщина закружилась и нырнула в кусты. Жанна поднесла руку к лицу. Что-то теплое сползло на губы. Кровь. Эти странные кровотечения стали повториться. Когда-то давно так уже было. Потом прекратилось.
Жанна запрокинула голову. Небо было все то же, холодного стального цвета. Где-то далеко над бухтой за синими спинами скал металась стая птиц.
– Стриж, – прошептала Жанна.
Она опустила голову и скользнула взглядом по юбке. Снять немедленно эту проклятую тряпку! Вскрикнув, Жанна бросилась домой.
– «Совершенных» уже поди не осталось. Всех поубивали, – услышала Жанна от самых дверей дребезжащий голос Мишеля.
– Да будь эта Сатон хоть из катаров, хоть ведьма – один черт! Сожгут ее, и все дела, – горланил мясник и страшно вращал глазами. Сейчас он был похож на дикого быка.
Жанна проворно скользнула к компании и поставила на стол тяжелые влажные кувшины. Девушку встретили одобрительным гулом, а Поль успел поймать ее руку и коснулся губами пальцев. Нимфа застенчиво улыбнулась.
– Жанна, душа моя! Ты чертовски красива. Чтоб мне пропасть, если я видел девушку прекраснее, чем ты! – провозгласил Пьер Пэррис, наполняя стакан.
– Старый жирный боров, погоди у меня, – пробормотал Поль, довольно отчетливо. Пожалуй, угрозу услыхали все, кроме самого любвеобильного мясника, который запел скабрезные лионские куплеты и после очередного глотка стал похож на раскаленную печь.
Рассудительный крестьянин метнул быстрый взгляд на рыбака.
– Однако, Поль, обильные возлияния лишают тебя выдержки. – Он наклонился к молодому человеку и негромко сказал. – Никогда не разбрасывайся подобными фразами при свидетелях.
– Право, Жан, я…
– Месье, это совершенно ни к чему. Поль, ничего не случилось, ты видишь, – вмешалась Жанна, и без того расстроенная тяжелым днем. – Я ухожу, месье. Вон вернулся Гийом. Доброй ночи.
– Я уделаю этого мерзавца, – зашипел рыбак, проводив долгим взглядом предмет раздора. – Вот увидишь, я его уделаю за милую душу.
– А я говорю, остынь. – Жан положил руку на плечо молодого человека. – Пошли отсюда. Все это порядком надоело. Пусть Пьер и этот старый гриб Мишель горланят здесь хоть до утра. – Он покачал головой. – Жуткие пьяницы.
Трое мужчин поднялись из-за стола и двинулись к выходу.
ГЛАВА 4
Жанна стояла на вершине холма и смотрела на постоялый двор. Настроение было плохое. Ее не радовала осенняя краса раскинувшихся лесов, поднимающихся ступенями в просторах альпийского взгорья – темное золото дубов и каштанов с бархатистым вереском и дроком; горные склоны, где земля пропитана соками и медом, и в колдовские ночи цветут папоротники, темнеют пихты и ели в можжевеловых окоемах.
День был пасмурный, но это не скрадывало великолепие лесов в горах и долине. Над морем висел туман, сырой, холодный, прилипший к тяжелым волнам. Лазурный берег остывал, на скалах мелькали силуэты чаек, вдали куталась в туман башня маяка.
Ветер подул с востока…
Жанна закусила губу и снова устремила взгляд на постоялый двор, кажущийся отсюда не больше шкатулки, в которой госпожа Рюйи хранила ключи.
Теперь девушка напрашивалась на любую работу, лишь бы меньше времени проводить в трактире. С некоторых пор в одной из каморок обосновался доминиканский монах. Третьего дня, когда Жанна понесла ему ужин, он, опираясь о стену рукой, стоял у окна, созерцая багрянец и золото заката. Услышав звук ее шагов, мрачный постоялец не шелохнулся, он словно окаменел в невыразимой тоске, подобно жене Лота. Девушка не видела лица «стража Христова», но успела рассмотреть узкие жилистые руки и серебряную печатку с изображением пса, держащего в зубах горящий факел.
Грек говорил, что доминиканцы страшны своей нетерпимостью, в первую очередь потому, что они – фанатики. В этом их сила, а еще в том, что они сказочно богаты. Они только называют себя нищенствующими проповедниками, на самом же деле сокровища их несметны.
Гость был облачен в белое одеяние, опоясан широким кожаным ремнем, к которому легко пристегивался меч. Он был высок ростом, с могучими плечами и гордой посадкой головы. Молод этот монах, или перед Жанной зрелый муж, – определить было невозможно, но она знала наверняка, что это не старец.
Девушка быстро сняла с оловянного подноса блюда и расставила на непокрытом дубовом столе. На нем постоянно лежали груды бумаг, книги в переплетах из кожи с глубоким тиснением. Зеленая свеча разгоняла клубящиеся сумерки, на письме со сломанной печатью лежал кинжал.
Жанна ощущала смутное беспокойство от близости этого человека, чувство угрозы, которое он нес в себе. Молчание его казалось зловещим.
Девушка повернулась к постояльцу. Скрытая сила исходила от его фигуры. Он стоял по-прежнему неподвижно, только руки теперь были сцеплены за спиной. Он словно слился с закатом, стал каплей его кроваво-перламутрового моря, встающего над бездной тьмы.
Эту тесную камору посещали все прихожане Пти-Жарден, вплоть до самых горьких бедняков. О чем говорил с ними монах, было строжайшей тайной, но Жанна видела, в каком состоянии оттуда выходили люди, а однажды Масетт Рюйи выскочила из каморы постояльца подобно пробке из винной бочки, белее смерти, и держась за грудь. Она как будто даже похудела.
Порой, когда Жанне доводилось входить к монаху, чтобы забрать посуду, она заставала его сидящим за столом перед ворохом бумаг. Посуда оказывалась сдвинутой на край стола, горела свеча, и он, низко склонившись, выводил на сером листе мелкие острые буквы.
В его темных волосах над левым виском белела, словно примороженная, тонкая прядь, схожая с изогнутым рогом месяца.
Глаз он никогда не поднимал, но Жанна видела, как с ее приходом он напрягается и на узких бледных руках вздуваются вены. Каждый раз она поспешно удалялась.
Монахи воинствующего ордена раз от раза наведывались в деревню, то там, то здесь мелькали их белые одежды и широкие плащи; по утрам в сыром тумане на побережье их можно было принять за духов.
На Пти-Жарден будто опустилась зима, тишина и безмолвие укрыли цветущую местность, невидимая вуаль страха была подобна горькому дыму; только духи моря играли на свирели, и в голос рыдали чайки над изумрудной волной, готовой разбиться о камни.
Как-то на рассвете на похоронной телеге увезли несколько женщин.
Юная Жанна с ужасом слушала разговоры завсегдатаев в таверне.
Сегодня утром, когда она шла через двор, неся корзинку яиц, монах вышел на крыльцо, за ним выкатилась Масетт в монистах и кружевах. Он обернулся к хозяйке и что-то коротко сказал, на что госпожа Рюйи живо откликнулась и замотала головой.
