Анна Соколова - Царское гадание
— А, вот что тебе досадно! — рассмеялся государь. — Ну, уж за это, брат, с меня взыщи! Я первый аплодировал этому бедовому маленькому гусару и очень был бы рад, если бы у тебя целый полк таких гусариков набрался.
— Я таким полком командовать не стал бы, — ответил Михаил Павлович.
— А я, напротив, стал бы, и очень охотно. Повторяю, я от души аплодировал маленькому гусару, которого ты намерен преследовать своим гневом!
— Никого я не намерен преследовать, да и никаких преследований у меня и в характере нет! — возразил Михаил Павлович, слегка смягчившись, как всегда смягчался, наталкиваясь на малейшую уступку со стороны обожаемого брата.
— Как не намерен? Ты даже на Волконского взъелся за то, что он доставил мне удовольствие аплодировать такому бедовому гусарику.
— Я только заметил, что мне это неприятно.
— А ты поезжай посмотреть маленького полковника, и весь гнев твой утихнет!
— И не подумаю! — отвернулся великий князь, гнев которого уже почти совершенно остыл.
— Жаль! А я завтра везу в театр и принца, и шурина, которого жду сегодня, да и жену позвать хочу. Маленький полковник прямо очарователен! Я от души аплодировал ему!
— Да, и это я слышал! — не глядя на брата, сказал Михаил Павлович.
— И об этом тебе донесли? Это уже не по начальству. Аплодировать я имею полное право. Однако что у тебя новенького помимо сведений о моих аплодисментах? — спросил государь, желая окончательно рассеять тучи на челе брата. — Какой-нибудь новой сивиллы нет ли? — спросил он, намекая на страсть великого князя ко всевозможным гаданиям и предсказаниям.
— По этому поводу я могу нечто доложить вашему императорскому величеству! — вмешался в разговор министр двора.
— Ты? — спросил государь. — Что же, ты намерен стать конкурентом его высочества?
— Я никому верить не мешаю, — сказал великий князь, хотя в действительности любил, чтобы другие разделяли все его верования. — О чем же вы хотели доложить государю? Не о новой ли цыганке, что объявилась в Коломне?
— А вашему высочеству уже известно?
— Что же удивительного, что мне известно то, о чем вам успели доложить?
— Я не говорю этого, ваше высочество. Я осмелился только спросить, изволили ли вы сами быть у этой цыганки?
— Да, я был у нее и буквально поражен всем, что она сказала мне.
— Она, вероятно, знала, кто ты, — улыбнулся государь, который, напротив, очень мало верил во все чудесное и своим положительным умом любил все определять прямо и строго логично.
— Если и так, то, во всяком случае, то, что она сказала мне, поразительно. Она говорила мне о таких вещах, которые никому известны быть не могут.
— Даже мне? — спросил государь улыбаясь.
— Нет. Тебе и мне только! — ответил великий князь.
По выразительному лицу государя как бы тень проскользнула. Он понял, о чем говорил его августейший брат. Это был предмет, которого он сам никогда не касался и которого касаться никому не позволял.
— Ты один был у этой цыганки? — спросил государь.
— Нет, я был у нее с Мещерским, но входил к ней и беседовал с нею, конечно, наедине.
— И она действительно хорошо гадает?
— Она не гадает, а прямо смотрит и говорит… только на руку слегка взглядывает. Это нечто поразительное, — сказал великий князь, слегка вздрагивая.
— А где она живет?
— В Коломне, на Псковской улице, в доме секунд-майора Прокофьева, по полицейским книгам это пятнадцатый номер.
— Что же она — приезжая?
— Не знаю, право. Я ее об этом не спрашивал.
— Надо спросить об этом Бенкендорфа, — сказал государь.
— Ах нет, пожалуйста, не впутывай сюда своих жандармов. Я сказал ей, что гарантирую ей полную неприкосновенность, а свое слово я привык держать. Скажи мне, что ты не хочешь, чтобы она продолжала свое ремесло, или что ты требуешь, чтобы она совсем уехала из Петербурга, и это будет обязательно исполнено, но только мне это скажи, а не Бенкендорфу!
— Да я и не думаю изгонять ее из столицы. За что, если она зла никакого не делает? Напротив, я сам хочу съездить к ней.
Министр двора насторожился. Это, видимо, в его расчеты не входило.
Государь сразу понял это.
— Я требую, — строго сказал он, — чтобы до тех пор, пока я сам не побываю у этой гадалки, никто из моей свиты или из приближенных ко мне лиц не посещал ее. Если я узнаю о чем-либо подобном, то лицо, ослушавшееся меня, немедленно получит чистую отставку.
Все знали непреклонный характер и непреклонную волю государя. Поэтому министр низко опустил голову, а на живом, хотя и некрасивом лице Михаила Павловича выразилось полное удовольствие.
— Псковская улица, пятнадцать? — переспросил государь.
— Так точно, ваше величество, — ответил министр.
— Да, хочешь, я сам тебя довезу? — спросил великий князь. — Я не войду, войди ты один. Я только до дома ее тебя довезу.
— Отлично, поедем! — согласился государь. — Сегодня вечером, хочешь? Сегодняшний вечер у меня совершенно свободен. Маленький полковник ведь завтра выходит? — спросил он, обращаясь в сторону министра.
— Так точно, ваше величество!
— Поменяемся? — рассмеялся государь, обращаясь к брату. — Ты меня сегодня к гадалке свези, а я тебя завтра с маленьким полковником познакомлю. Согласен?
— Нет, не согласен, — ответил великий князь таким недовольным тоном, что государь поневоле рассмеялся.
— Ну как знаешь, не езди, пожалуй! Только я тебе этого полковника гусарского на съедение не отдам! Это уж как ты там хочешь. Его права и его ментик я лично защищу от твоих нападок.
Михаил Павлович с улыбкой пожал плечами. Он был уже побежден. Он видел и понимал, что мимолетный каприз его державного брата принимает все размеры маленькой вспышки страсти, и стушевался перед этой фантазией, как привык стушевываться перед всем, касавшимся обожаемого брата.
В тот же вечер государь вместе с великим князем Михаилом Павловичем в маленьких одиночных саночках направлялся в глухую в то время Коломну.
Кучер государя, привычный к его капризным экскурсиям, не удивился, когда ему отдан был приказ везти своих державных господ в отдаленную, глухую часть города, к церкви Михаила Архистратига. Там великий князь приказал свернуть влево, на улицу, расположенную прямо против храма, и остановиться перед домом секунд-майора Прокофьева.
Дом был небольшой, одноэтажный, с широкими, наглухо запертыми деревянными воротами.
На углу стоял будочник с алебардой. Великий князь подозвал сермяжного героя, который при виде гвардейского мундира застыл в трепетном ожидании.
