Жаклин Санд - Фамильное дело
Разговаривали мало: мадемуазель де Греар грустила и явно чувствовала себя неловко, а виконт, искусный в ведении непринужденной беседы, на сей раз свой талант никак не проявлял. Сезару было жаль обманывать милую девушку, которая при взгляде на него начинала неудержимо краснеть и смущаться, но он, как говорилось выше, надеялся принести извинения после. Если не окажется, что история сложнее, чем он думает. Если не выяснится, что Сабрина де Греар – ловкая мошенница, которая лжет как дышит и сейчас в душе посмеивается над мужчиной, попавшим в ее сети. Такие варианты тоже нельзя исключать. Жизнь сталкивала Сезара с разными особами.
А потому он старался вести себя холодно и отстраненно, всем своим видом демонстрируя, как его угнетает нежданная поездка на юг.
Следующим днем поезд прибыл в Марсель.
Глава 4
«Вересковый мед»
Марсель – шумный портовый город, пропахший солью и буйябесом[2], загорелый, разноцветный, наглый. Сезар бывал здесь раньше, но очень давно, и запомнил в основном пестрые улицы, круто спускающиеся к морю, водяное сверкание да сизые очертания острова Иф. Сейчас виконту предстояло познакомиться с местностью поближе; и хотя владения Греаров располагались за чертой города, свидания с Марселем было не избежать.
Когда вышли на платформу, оказалось, что путников ждут: невысокий пухлый мужчина средних лет, в простой одежде приветствовал мадемуазель де Греар глубоким поклоном и почтительным бормотанием.
– Здравствуй, Жан, – произнесла она ласково, – значит, так и ждал здесь?
– Как велели его милость, – ответил мужчина.
– Это наш кучер, – объяснила Сабрина виконту, – брат приказал ему встречать все приходящие в Марсель поезда, чтобы отвезти меня домой, когда бы я ни вернулась.
– Трогательная забота, – буркнул Сезар, – и мы можем, наконец, поехать?
Она побледнела, что было заметно даже в такой яркий день.
– Извините, ваша светлость. Конечно же.
Экипаж оказался открытой коляской без верха – серьезное неудобство для тех, кто путешествует под раскаленным солнцем. Сезар предпочел бы крытую повозку, но тут выбирать не приходилось. Все разместились довольно быстро. Дамы раскрыли припасенные зонтики, а виконт надвинул на лоб цилиндр. Кучер взобрался на козлы, свистнул, и коляска тронулась. Виконт сидел, откинувшись на спинку узкого диванчика, и смотрел по сторонам с таким видом, будто ничего противнее в жизни не видел.
А на самом деле – ему нравилось.
Крымская кампания, кроме странных зим, отличалась весьма жаркой погодой летом, и Сезар за два года привык к тому, что рядом – море. Оно и сейчас проглядывало между домами, и виконт ощущал себя странно, как будто не покидал арены военных действий, уже завершившихся. Войска возвращались домой. Англичане отплыли к себе на туманный Альбион, французские же синие мундиры мелькали как в Париже, так и в портовых городах, и Марсель не оказался исключением. Здесь стояла часть флота, и виконт замечал проблески «королевского синего» в пестрой толпе. Любопытно, есть ли сейчас в Марселе знакомые? Вполне вероятно. В таком случае лучше держаться от них подальше до того момента, как можно будет позабыть о маскараде.
Коляска свернула на улицу, откуда море открывалось во всей красе; оно сияло под солнцем так, что на него было больно смотреть. Сабрина подалась в сторону, глядя на бухту, в чертах девушки появилось оживление, губы невольно растянулись в улыбке.
– Видите, сударь, вон там? Это остров Иф. Вы читали роман о нем? Когда книга вышла, все прочитавшие ее марсельцы ходили надутые, как индюки! – она откровенно смеялась. – Да, признаться, и до сих пор ходят. Теперь никто не скажет, будто господин Дюма уважает только Париж!
– Господин Дюма, – произнес виконт, – уважает собственное бойкое перо и те деньги, которые получает за работу. Потому пишет быстро и скоро настрочит нам что-нибудь о Бордо, Кале и Гавре. Ходят слухи, что он взялся за тему Революции. Несомненно, приукрасит ее в романтической манере.
Мадемуазель де Греар посмотрела на Сезара лукаво, как будто не думала, что он уважает развлекательную литературу.
– Значит, вы прочли? И о мушкетерах читали?
– Грешно не прочесть то, о чем говорит весь Париж. Если вхож в литературный салон, то обязан оправдывать оказанное тебе доверие, – фыркнул Сезар и пожалел, что приходится так себя вести, – ему нравились романы Дюма, и он бы с удовольствием обсудил их с родственницей. Может, Сабрина простовата и наивна, зато начитанна. – Но это не значит, что от любой книги, написанной сколь угодно бойко, я получаю удовольствие.
Мадемуазель де Греар поджала губы, видимо, окончательно утвердившись во мнении, что виконт – закоренелый столичный сноб.
Они не разговаривали, пока коляска ехала по жарким улицам. Да здесь уже совсем лето, подумал Сезар, тогда как в Париже еще стоит апрельская прохлада. Марсель надвигался со всех сторон, обнимал – гортанными криками, грохотом колес, закатанными рукавами мужских рубашек, красными фесками на головах турецких матросов, рыбным духом, высившимися в порту мачтами, силуэтами кораблей в бухте и все время маячащим на грани восприятия замком Иф. Сезар глубоко вдохнул соленый воздух, в котором смешивались ароматы смолы, соли, ракушек, улиц и людей, и еле заметно улыбнулся.
Жизнь становится другой, когда увидишь столько смерти.
Надо будет сказать об этом Ивейн.
Виконт оставил подруге письмо, которое должно поджидать графиню де Бриан в ее особняке по возвращении. В письме Сезар приносил пространные извинения и в деталях излагал ситуацию, а также просил подождать его в Париже и никуда более не уезжать. Он давно не виделся с Ивейн, в последний раз де Моро навестил графиню десять месяцев назад в Вене, получив отпуск на несколько дней. Тогда уже многим было ясно, чем закончится война, и все же виконт оставался в Крыму до конца. Ивейн ждала терпеливо. Как не хотелось вынуждать ее ждать снова! Сезар никогда не думал, что его будет так мучить совесть просто потому, что он заставляет женщину ждать его.
Впрочем, он тоже ждал Ивейн. Все время ждал и каждый раз, когда встречал подругу, когда читал ее письма, понимал все яснее и лучше, что именно ее, и никакую другую, он хочет в этой жизни. Жизнь настолько неизбежно, настолько невыносимо коротка! Господи… Виконт отвернулся, делая вид, что рассматривает улицу: никто не должен сейчас видеть его лица. Жизнь коротка пронзительно, и это ощущение приходит редко и резко, как будто ударяют ножом между ребрами. Как можно утверждать, что жил, если терял драгоценные минуты на нестоящее? Как сложно определить, чего ты достоин, чего ты желаешь и что готово для тебя! Ведь точно знает один лишь Бог, а Он не говорит напрямую, Он намекает.
