Александр Дюма - Полина
Может быть, я опоздал, и она умерла. Я бросился к решетке — она была заперта, примерил ключ — он не подходил.
При сделанном мною шуме женщина открыла свои дикие глаза, судорожно откинула волосы, покрывавшие ее лицо, и вдруг поднялась как тень. Я вскрикнул и произнес имя Полины.
Тогда женщина бросилась к решетке и упала на колени.
— О! — Вскричала она голосом ужаснейшего мучения. — Возьмите меня отсюда… Я ничего не видела… ничего не скажу! Клянусь моей матерью!..
— Полина! Полина! — повторял я, взяв ее за руки через решетку. — Я пришел к вам на помощь, пришел спасти вас.
— О! — сказала она, вставая. — Спасти меня… спасти меня… да, спасти меня! Отворите эту дверь… отворите ее сейчас; до тех пор, пока она не будет отперта, я не поверю тому, что вы сказали!.. Именем неба умоляю вас, отворите эту дверь! — И она трясла решетку с такой силой, к которой, казалось, женщина не была способна.
— Остановитесь, остановитесь, — сказал я. — У меня нет ключа от этой двери, но есть средства отворить ее; я пойду поищу…
— Не оставляйте меня! — вскричала она, схватив меня через решетку за руки с невероятной силой. — Не оставляйте меня; я не увижу вас более.
— Полина! — сказал я, поднося факел к своему лицу. — Вы не узнаете меня. Взгляните на меня и скажите: могу ли я оставить вас?
Полина устремила на меня свои черные глаза; с минуту искала в своих воспоминаниях; потом вдруг вскричала: «Альфред де Нерваль!..»
— Благодарю, благодарю, — отвечал я, — ни вы, ни я не забыли друг друга. Да! Это я, который любил вас так сильно, который любит еще. Вы видите, можно ли на меня положиться?
Внезапная краска покрыла бледное лицо ее: так стыд недалек от сердца женщины! Потом она отпустила мои руки.
— Долго ли вы будете отсутствовать? — спросила она.
— Пять минут.
— Идите же, но оставьте мне факел, умоляю вас; темнота убьет меня.
Я отдал ей факел; она взяла его и просунула лицо свое сквозь решетку, чтобы следить за мной глазами сколько можно далее; я поспешил возвратиться по прежней дороге. Проходя первую дверь, я обернулся и увидел Полину в том же самом положении, неподвижную, как статуя, держащая светильник в своей мраморной руке.
Пройдя двадцать шагов, я нашел лестницу, а на четвертой ступеньке — лом, спрятанный мною, и тотчас возвратился. Полина была все на том же месте. Увидев меня, она испустила радостный крик; я бросился к решетке.
Замок был так крепок, что я нашел необходимым обратиться к петлям и принялся выбивать камни. Полина светила мне. Через десять минут петли одной половинки дверей подались, я потянул их и вынул. Полина упала на колени. Только в эту минуту она стала считать себя свободной. Я вошел к ней; она схватила с камня раскрытое письмо и скрыла его на груди. Это движение напомнило мне о пустом стакане. Я схватил его с беспокойством и увидел на дне несколько белых крупинок.
— Что было в этом стакане? — спросил я, испугавшись.
— Яд! — отвечала она.
— И вы его выпили?
— Знала ли я, что вы придете! — сказала она, опираясь на решетку. Только сейчас она вспомнила, что осушила этот стакан за час или за два до моего прихода.
— Вы страдаете? — сказал я.
— Нет еще, — отвечала она.
— Давно ли был яд в этом стакане?
— Около двух суток, — сказала она. — Впрочем, я не могла считать времени.
Я посмотрел опять в стакан; остатки, покрывавшие дно, успокоили меня немного: в продолжение двух суток яд мог разложиться. Полина выпила только воду, правда, отравленную, но, может быть, не до такой степени, чтобы она могла причинить смерть.
— Нам нельзя терять ни одной минуты, — сказал я, схватив ее за руку. — Надобно бежать и искать помощи.
— Я могу идти сама, — сказала она, отняв руку с тем священным стыдом, который уже покрыл ее лицо.
В ту же минуту мы идем к первой двери; я запираю ее за собой; потом достигаем второй, которая отворяется без труда, и выходим в монастырь. Луна блистала на небе. Полина подняла руки и бросилась на колени.
— Пойдем, пойдем! — сказал я. — Каждая минута может быть смертельной.
— Я начинаю страдать, — сказала она, вставая.
Холодный пот выступил у меня на челе; я взял ее на руки, как дитя, прошел развалины, вышел из монастыря и, сбежав с горы, увидел издали огонь, который разложили мои люди.
— На море, на море! — закричал я тем повелительным голосом, который показывал, что не надобно терять ни одной минуты.
Они устремились к судну, причалили его как можно ближе к берегу; я вошел в воду по колени, отдал им Полину и потом сам бросился за нею.
— Вам хуже? — спросил я.
— Да! — отвечала она.
Тогда испытал я что-то подобное отчаянию: нет ни помощи, ни противоядия. Вдруг мне пришла мысль о морской воде; я наполнил ею раковину, которую нашел в судне, и подал Полине.
— Выпейте, — сказал я.
Она повиновалась машинально.
— Что вы делаете? — вскричал один из рыбаков. — Ее стошнит.
Этого-то я и желал: одна рвота могла спасти ее. Минут через пять она почувствовала судороги в желудке, которые причинили ей тем сильнейшую боль, что она целые три дня ничего не брала в рот, кроме яда. Когда прошел припадок, ей сделалось легче; тогда я дал ей стакан чистой и свежей воды, которую она выпила с жадностью. Вскоре боль уменьшилась; за нею последовало совершенное изнеможение. Мы сняли с себя верхнее платье и сделали из него постель. Полипа легла на нее, послушная, как дитя, и тотчас закрыла глаза; я слушал с минуту ее дыхание: оно было быстро, но правильно; опасность прошла.
— Теперь в Трувиль, — сказал я весело своим матросам, — и как можно скорее; я дарю вам двадцать пять луидоров по приезде.
Тотчас мои честные рыбаки, думая, что паруса недостаточно, бросились к веслам, и судно полетело по воде, как птица.
V
Полина открыла глаза уже около пристани; первым движением ее был ужас; она думала, что видит утешительный сон, и протянула руки, как будто желая увериться, что она не встретит более стены подземелья; потом взглянула вокруг себя с беспокойством.
— Куда вы везете меня? — спросила она.
— Успокойтесь, — отвечал я. — Эти строения, которые вы видите, принадлежат одной бедной деревушке; обитатели ее слишком заняты, чтобы быть любопытными, и вы останетесь здесь в неизвестности до тех пор, пока захотите. Впрочем, если вы намерены отправиться, скажите мне только куда — и я завтра, сегодня, сию же минуту еду с вами, чтобы защитить вас.
— А если бы я уехала из Франции?
— Везде!..
— Благодарю! — сказала она. — Дайте мне только час подумать об этом: я хочу собраться с мыслями. Теперь голова моя и сердце больны, силы истощены и я чувствую в уме своем расстройство, близкое к помешательству.
