Валери Кинг - Любовное состязание
«Хотелось бы и мне быть таким же беззаботным, как Торни», — с легкой завистью подумал Конистан, невольно залюбовавшись Торнуэйтом, пока тот с глубочайшим поклоном расшаркивался перед мисс Сивилл. Затем, по-жав плечами, он вновь занялся своей головной болью. Дело не терпело дальнейших отлагательств, и он принялся лихорадочно изыскивать предлог, чтобы прервать оживленный разговор Эммелайн с братом, однако, вновь увидев ее локоны, колышущиеся при каждом движении, и вспомнив слова Гарви, он вдруг понял, что решение задачи требует совершенно иного подхода.
Первоначально он просто намеревался любым способом воспрепятствовать поездке Дун-кана на рыцарский турнир в Фэйрфеллз, но слова «совладать с этой женщиной», произнесенные Торнуэйтом, вновь и вновь повторялись у него мозгу подобно назойливой гамме, которую разучивает на фортепьяно начинающая ученица, и помогли Конистану увидеть все в ином свете. У него зародился новый, более дерзкий план… Вместо того, чтобы удерживать Дун-кана от визита в Камберленд, почему бы ему самому не присоединиться к гостям и не предло-жить мисс Пенрит отведать ее же собственного лекарства? Другими словами, он должен заставить ее в себя влюбиться. Конистан усмехнулся, весьма довольный собой. Какое поистине справедливое возмездие! И какая идеальная месть за всех мужчин, когда-либо втянутых в магический круг ее чар и поплатившихся за это холостяцкой свободой!
Впервые за долгое время Конистан почувствовал себя значительно лучше и подошел к Эммелайн с твердым намерением открыть военные действия безотлагательно. Если ему удастся разбить ей сердце, Лондон опять заживет своей обычной жизнью, не опасаясь коварных козней и интриг мисс Эммелайн Пенрит.
5
Когда заполнявшая бальный зал толпа стала разбиваться на пары, готовясь к новому туру вальса, Эммелайн вдруг почувствовала, как кто-то схватил ее за локоть и потянул так сильно, что ей пришлось сделать несколько торопливых шагов, чтобы не потерять равновесия. В долю секунды она поняла, что оказалась пленницей Конистана, и он бесцеремонно увлекает ее за собой, подальше от Дункана и Грэйс! Какая неслыханная наглость! Он вел ее на самую середину зала и, очевидно, собирался танцевать с нею, несмотря на ее громкие и решительные возражения.
— Да как вы смеете? Это же уму непостижимо! Отпустите меня немедленно!
— Тихо! — властно скомандовал Конистан, проводя ее мимо других пар, разбросанных по залу. — Итак, из-за вашей глупейшей болтовни мы стали предметом всеобщего внимания!
— Болтовни?! — возмутилась Эммелайн. — А зачем вы вытащили меня сюда? Я не хочу с вами вальсировать. Даже не припомню, чтобы вы меня приглашали!
Конистан остановился на ходу и уставился на нее с безмятежно невинным видом.
— Ах да, теперь, когда вы об этом заговорили, я тоже припоминаю, что вроде бы забыл вас пригласить! — Не обращая никакого внимания на новую серию возмущения и протестов, он учтиво поклонился ей и самым серьезным тоном спросил:
— Не вверите ли вы мне свою очаровательную ручку на время танца? Обещаю хранить и беречь ее, холить, лелеять и защищать, равно как и ваше сердечко, вашу душу, ваши прелестные ножки в бальных туфельках, пока не закончится один-единственный коротенький тур вальса! По окончании его я торжественно обещаю вернуть их вам в целости и сохранности и проводить вас в безопасное место, не причинив вам вреда.
На протяжении всей этой тирады Конистан умудрился сохранить на лице совершенно невозмутимое выражение, и лишь в его серых глазах промелькнула насмешливая искорка.
«Интересно, что он задумал?» — удивилась Эммелайн. Заметив, что стала предметом всеобщего любопытства, она негромко ответила:
— Какую чушь вы несете! Ну хорошо, тем более что музыканты, как я вижу, уже настроили свои инструменты.
Она протянула ему руку, и, как только раздались первые звуки музыки, виконт подхватил и увлек ее в поток танцующих.
Как ни странно, во время танца он даже не пытался с нею заговорить, и Эммелайн была ему за это благодарна, поскольку ей никогда раньше не приходилось танцевать с ним. Ну разве что кадриль, но не парный танец, такой, как вальс. Да, все это было очень и очень странно: находиться в его объятьях, чувствовать у себя на талии его руку, направляющую ее в плавных поворотах грациозного танца. По мере того, как она осваивалась с непривычным ощущением его близости, а гнев стал понемногу утихать, Эммелайн подчинилась его легкой и текучей манере вести в танце и в душе даже восхитилась его искусством. Конечно, Конистан состоял из самых возмутительных недостатков, но как партнеру в вальсе ему не было равных. Она уже готова была сказать ему об этом, но вдруг поняла, что ей почему-то ни единой секунды не хочется тратить на пустую болтовню. Каждое новое движение — шаг вперед, назад, поворот, круг — казалось все более плавным и отточенным, словно они с виконтом слились в этом танце воедино. Краем глаза она замечала стремительное кружение атласных платьев, пестро расписанных вееров, сверкающих ожерелий и кричаще-модных желтых жилетов, но все это расплывалось перед ее взором смутными и неясными цветовыми пятнами. Эммелайн с удивлением обнаружила, что поминутно заглядывает своему партнеру в лицо и видит в его глазах отражение своего упоения танцем. Казалось, его сердце бьется в такт с ее собственным, и он, так же, как и она, испытывает наслаждение от омывающих их обоих звуков музыки.
В очередной раз бросив на него взгляд, она была поражена выражением искренней радости на его лице. Куда привычнее была маска равнодушия, досады или отвращения, будто навек приросшая к нему. Но сейчас его глаза светились ничем не омраченной добротой, и весь облик его излучал чистую и открытую приветливость. Как приятно было на него смотреть! Конистана можно было смело назвать красивейшим из всех ее знакомых. Его черные брови были круто изогнуты, лицо отличалось благородной лепкой, на подбородке виднелась очаровательная небольшая ямочка. У него был орлиный нос, и хотя Эммелайн частенько приходилось видеть, как злобно раздуваются в гневе его ноздри, в настоящий момент этот надменный нос казался всего лишь аристократичным. Словом, Эммелайн вдруг почувствовала себя в плену у этого человека, силой навязавшего ей приглашение на вальс. Ей следовало его возненавидеть, но во время танца неприязнь странным образом смягчилась, уступив место непривычному и потому встревожившему ее ощущению теплоты и близости.
Но вскоре она заметила, что выражение его лица немного изменилось, стало более напряженным, а взгляд потемнел. Конистан крепче обхватил рукой ее талию и, воспользовавшись очередным поворотом, притянул ее к себе. Волна смущения окатила Эммелайн, она едва не сбилась с такта, но он крепко держал ее в объятиях и увлекал за собой в стремительном кружении вальса. Ее сердце забилось учащенно, а дыхание стеснилось в груди, когда она заглянула в его серые глаза. По какой-то таинственной причине она больше не чувствовала под собою ног и вообще перестала различать окружающие предметы, ей казалось, что она плывет по воздуху. Как странно! Да, она просто плыла по волнам музыки, увлекаемая рукой Конистана, чудесным образом позабыв обо всем на свете.
