Лиз Карлайл - Соблазн на всю ночь
— Похоже, не может. — Лорд Хокстон окинул Тристана взглядом с ног до головы.
— Они прислали целую армию помощников в то время, когда вы должны отдыхать и набираться сил, — сделав ударение на последнем слове, проговорил Тристан.
— Ерунда! — с беспокойством зашевелившись в постели, бросил Хокстон. — Ты говоришь, как Пембертон. У меня нет времени на отдых, Тристан. И мы оба знаем это. Скрывать правду больше нет смысла.
— Возможно, вы правы, отец, — признал Тристан. — Что ж, теперь я в полном вашем распоряжении. Как у вас дела в министерстве иностранных дел?
— Плохо, мой дорогой сын, очень плохо. — Плечи отца как-то обмякли, да и вся его фигура осела в подушки сделалась меньше, ночной колпак уныло съехал набок. — Бельгийцы с каждым днем становятся все настойчивее в своих требованиях, а в Польше дела и вовсе скверны там поговаривают чуть ли не о революции. Хотя все это в общем, ограничивается разговорами, тем не менее положение тревожное.
Тристан кашлянул.
— Мне жаль, сэр, что у вас столько нерешенных проблем. Но сейчас мне бы хотелось узнать, для чего вы меня вызвали и почему такая спешка.
Взгляд его вдруг устремился куда-то вдаль, за пределы роскошно обставленной спальни.
— Министерство внутренних дел сейчас занято расследованием убийства, которое случилось вчера после обеда в районе Стрэнда. — Хокстон проговорил это с усилием. — Эта смерть имеет ко мне непосредственное отношение.
— Примите мои соболезнования, отец.
— О нет, это совсем не то, о чем ты подумал. Это политика, ничего личного.
Тристан уже готов был сказать отцу, что его мало интересует политика, какая бы то ни было, но, увидев выражение лица лорда Хокстона, промолчал.
— О ком вы хотите со мной поговорить? — тихо спросил Тристан.
— Фамилия погибшего Горский, — сказал отец. — Он русский. Но пока факт его смерти держится в секрете.
— Он имел отношение к русскому посольству? — поинтересовался Тристан.
— Разумеется, нет. — Хокстон раздраженно поскреб подбородок длинными, пепельного цвета пальцами. — По всей видимости, он был… агентом.
— В самом деле? — Тристан попытался придать себе заинтересованный вид. — И чьим же?
— Он связывался с кем-то в Сохо, в одном из борделей.
Тристан кисло улыбнулся.
— Вы послали за мной для того, чтобы получить информацию о лондонских борделях? — спросил он.
Дрожащая рука лорда сжалась в кулак.
— Господи, Тристан, твои фривольности сейчас совершенно не к месту.
Тристан помолчал.
— Кажется, именно их вам не хватало в жизни, отец, — пробормотал он, поглядывая на дверь, за которой ему не терпелось скрыться. — Что ж, продолжайте. Итак, ваш убитый — русский, он любитель борделей… с ним лично вас ничто не связывает… что дальше?
Отец пошевелился в постели.
— Его смерть может ничего не поменять, а может поменять очень многое. — Его голос сделался скрипучим, и в нем снова послышалось раздражение. — Черт возьми, я не могу лежать прикованным к этой чертовой постели!
Ничего не сказав на это, Тристан взял руку отца в свои ладони.
Они всегда и во всем были совершенно разными, их несхожесть не ограничивалась лишь цветом кожи. Но именно теперь, когда дни, если не часы, лорда Хокстона были сочтены, Тристан вдруг ощутил в себе то родство, которое связывало его с отцом. Теперь Тристан хорошо понимал, что его жизнь должна была измениться навсегда.
— Мне так жаль, что вы заболели, сэр, — наконец проговорил он, пытаясь переменить тему разговора. — Но какое дело министерству иностранных дел до этого убитого русского?
К удивлению Тристана, отец не забрал свою руку из его ладоней.
— Тебе известен русский политик по фамилии Чарторыйский?
— Вы имеете в виду польского князя? — спросил Тристан. — Я познакомился с ним на конгрессе в Вене. Вы ведь тоже с ним знакомы. Я не ошибаюсь?
— Я был когда-то с ним знаком, — проговорил лорд. — Он жил тогда в Лондоне и только начинал свою деятельность. В его окружении мелькала некая мисс Вострикова, куртизанка. Говорили, что она была шпионкой, которую специально подослали к Чарторыйскому, чтобы прощупать степень его благонадежности.
— Чарторыйскому не доверяли?
Его отец скорбно улыбнулся.
— Русские не доверяют никому, — сказал он. — Если даже бригада лудильщиков вздумает пересечь границу России, чтобы немного подработать в соседней деревне, то и среди них непременно обнаружится шпион.
— И все это каким-то образом имеет отношение к смерти Горского?
Лицо лорда Хокстона исказилось от боли.
— Я не совсем уверен, — признался он. — Когда князь покинул Лондон, его куртизанка за ним не последовала. Но все это происходило много лет назад. Потом она начала свое путешествие по постелям мужчин, занимающих высокие государственные посты. Когда же ее красота увяла, эта женщина открыла бордель в Сохо.
— В самом деле? — Одна бровь Тристана поднялась вверх. — Так проходит земная слава, как говорили римляне.
Отец саркастически улыбнулся:
— Нет, дорогой, слава Востриковой на этом не закончилась. Этот бордель — закрытое заведение, там обслуживается финансовая и политическая элита.
Выпустив руку отца, Тристан посмотрел ему в глаза.
— Я не понимаю, сэр, как я могу помочь вам, — вежливо проговорил он. — Полагаю, вы считаете Горского двойным агентом, но, как я уже сказал, мне ничего не известно об этом человеке.
Глаза отца устремились в дальний угол комнаты.
— Горского убили средь бела дня, — наконец сказал лорд Хокстон. — И свидетелями убийства стали две молодые леди из хороших семей. Мне неизвестно, что именно они видели. И я хочу, чтобы ты каким-то образом выяснил, что они знают.
— Я сожалею, сэр, но этим лучше заняться констеблям и магистратам.
— Да? Ты так считаешь? — раздраженно фыркнул граф. — Эти идиоты могут только все испортить.
— Но вы, сэр, частенько и меня называли точно также.
Услышав это, лорд Хокстон принялся нервно теребить край золотистого парчового покрывала.
— Я никогда не считал тебя, Тристан, дураком. Ты обладаешь незаурядным умом, но применяешь его не по назначению. И то, что ты сделал в Греции, доказывает, что у тебя есть настоящий талант разведчика.
Тристан резко поднялся с кресла.
— Что вы конкретно хотите от меня?
— Я хочу, чтобы ты занял должность в министерстве иностранных дел. Мне требуется твоя помощь.
Тристан походил по комнате, потом остановился перед огромными полированными шкафами, заполненными политическими книгами и множеством книг по истории. В этом доме он всегда ощущал себя пойманным в ловушку. Он был зверем, сидящим за прутьями. Но прутья эти были сделаны не из металла, а из его детских желаний и ожиданий отца. Из слез его матери. О, он, конечно же, мог уйти из клетки, его ничто не держало здесь, кроме чувства долга и ощущения внутренней связи с отцом и своим родом.
