Роксана Гедеон - Парижские бульвары
– Когда выедем за ворота Сен-Клу, дальше пойдем пешком, – проговорила я почти машинально. – У Севрского моста сядем в дилижанс. А фиакры за чертой города стоят дороже; нам нужно быть экономными.
Шлагбаум у заставы Сен-Клу был опущен. Фиакр остановился, кучер ожидал какого-либо приказа со стороны национальных гвардейцев. Их не было больше, чем обычно, зато значительно увеличилось присутствие странных людей в сюртуках, длинных брюках и трехцветных кокардах. Я подозревала, что это агенты центрального комитета мятежных секций, отказывающихся признавать Людовика XVI своим королем. За последние дни их число далеко перевалило за двадцать. Агенты не агитировали, а лишь стояли под стенами гвардейских будок, обмениваясь взглядами с солдатами. Между ними установилось какое-то зловещее, непонятное согласие.
– Откройте проезд! – гневно крикнул из фиакра один из пассажиров. – Что это все значит?
– Молчите, гражданин, – мрачно ответил ему кучер. – Разве вы не видите, что застава закрыта Коммуной?
Я похолодела. Мне было отлично известно, что Коммуна и, в частности, мэр Парижа Петион такого приказа не отдавали: прежде чем отправиться в дорогу, я десять раз это перепроверила. Значит, начался мятеж, значит, городские революционные секции наперекор Коммуне перекрыли дороги, а мэрия не может сопротивляться или – что более вероятно – закрывает глаза на происходящее и ждет, чья возьмет.
Мною овладело желание выйти из фиакра и броситься бежать. Я инстинктивно боялась гвардейцев, они причиняли мне только зло. Я бы, вероятно, и убежала, но гвардейский начальник уже подходил к нам. Тогда я решила взять себя в руки. С каких это пор я стала такой пугливой? В конце концов, я назовусь мадам Шантале, и пусть кто-нибудь попробует меня разоблачить!
– Поворачивайте назад! – развязно скомандовал начальник. – Застава закрыта. Сегодня и мышь не выскользнет из города.
– Но, сударь! – воскликнул нетерпеливый пассажир в фиакре. – Это совершенно невероятно! У меня в Алансоне умерла мать. Я должен прибыть туда.
– Все вы так говорите. Эй, кучер, поворачивай! Застава закрыта.
– Но по чьему приказу? Гвардеец гневно фыркнул себе в усы.
– Если бы я тут перед каждой свиньей объяснялся, то уже давно был бы в Шарантоне![1] Отправляйся назад и не задавай лишних вопросов!
Он схватил лошадей под уздцы, стараясь повернуть их назад.
– Эй, ты, проклятый кучер, если ты сейчас же не унесешь отсюда ноги и не заберешь эту колымагу, я тебя арестую!
– А я буду жаловаться! – заявил нетерпеливый пассажир. – На вас, милостивый государь, и на ваше самоуправство. Мы живем в стране, где существует закон, а вы творите здесь беззаконие.
Гвардеец вытаращился на него с полнейшим изумлением, смешанным с яростью. Глаза его наливались кровью, лицо багровело. Я со страхом подумала, как неосторожно во времена революции напоминать кому-то о законе.
– Закон? – прорычал гвардеец. – Ах, закон! Ребята, вы слышали этого аристократишку? Ах ты, роялист проклятый, подлый предатель! Милостивыми государями он нас называет… Ну, так я тебе задам милостивого государя. Эй, парни, забирайте его себе!
Теперь подошли и те люди в штатском. Двое из них принялись вытаскивать пассажира из фиакра, четвертый грубо объявил:
– Вы арестованы, гражданин!
– Вы должны показать мне ордер! – воскликнул пассажир. Удар по лицу заставил его замолчать. Что-то тупо хрустнуло – возможно, жертве переломили нос. Разбились вдребезги о мостовую очки. Гвардейцы рылись в вещах арестованного, бесцеремонно, как вещи совершенно никчемные, выбросили в кусты медицинские инструменты – трубку, коробки с порошками.
– Знаем мы ваш закон! – повторял гвардеец. – Ничего, в Консьержери тебе объяснят, что такое настоящий закон по-санкюлотски. Такие, как ты, спят и видят толстого Луи на троне. А если не Луи, так это английское дерьмо, герцога Йоркского.
– Сержант, – сказала я, прерывая его речь и улыбаясь как можно очаровательнее, – сержант, нельзя ли задать вам несколько вопросов?
Я уже успела выйти из фиакра и вспомнить, что я красива. Может, на это животное подействует последнее обстоятельство? Тем более, что, взглянув в зеркальце, я увидела, что у меня чудесный цвет лица, белоснежные зубы, легкий румянец на щеках, отливающие золотом волосы…
Сержант приблизился ко мне с самым хмурым видом.
– Что еще такое?
– Сержант, но неужели нет никакой причины, позволяющей покинуть Париж? Скажите мне! С виду вы такой добрый.
– Гм! – сказал он. – Чего же вы хотите, гражданка?
– Не называйте меня гражданкой, – сказала я, подходя еще на шаг. – На улице Турнон меня все зовут просто Сюзанна.
– На улице Турнон? – оживился он. – Черт возьми, я не думал! Я живу совсем рядом, на улице Кордельеров.
– И вы, наверно, член клуба кордельеров?
– Тысяча чертей! С первого же дня, как он появился! Гвардеец заметно повеселел и разглядывал меня почти покровительственно.
– Так вы хотите уехать, соседка?
– Только на два дня, сударь. Мне нужно отвезти моего брата в Суассон и еще…
Говоря о брате, я имела в виду Брике.
– Что еще? – весело осведомился гвардеец. – Видно, вас ждет какой-то молодец с пышными усами и вы едете к нему?
Я сделала вид, что ужасно смущена.
– Видит Бог, вы так догадливы, сержант. В Суассоне… понимаете, там находится лагерь волонтеров, и среди них – мой жених. Его зовут Гийом Брюн.
Разыгрывая из себя дурочку, я врала напропалую, смешивая и ложь, и правду.
– Э, да вы знаете Брюна, крошка Сюзанна! – воскликнул гвардеец, фамильярно потрепав меня по щеке: – Какова красотка! Да только при всем уважении к Брюну – а я его уважаю, он малый что надо – выехать из Парижа никак нельзя, если только…
– Если что?
– Если у тебя нет пропуска и свидетельства о благонадежности.
Я передернула плечами.
– А где их взять?
– Надо поехать в Коммуну, малышка… или еще лучше – к комиссару нашей секции. Ведь мы из одной секции, правда? Из секции Французского театра. Там хороший комиссар, я его знаю три года, этого Билло-Варенна. Тебе он живо выдаст пропуск.
Я очень в этом сомневалась. Если гвардеец считает этого Билло-Варенна хорошим парнем, то я, разумеется, совсем иного мнения.
– А как быть со свидетельством о благонадежности?
– О, это все та же контора, крошка. Все находится в одной секции. Зайдешь в наблюдательный комитет и возьмешь свидетельство.
Я впервые слышала о подобном комитете и очень сомневалась в его законности, но мыслей своих вслух не высказала.
– Ах, сержант, неужели мне придется возвращаться в город?
