Виктория Холт - Тайна поместья
Я встала. Мне не хотелось дольше оставаться на пустоши. Он не возражал, и мы молча доехали до деревни, где он попрощался со мной.
У конюшни меня ждал Пятница. Когда я слезла с лошади и вручила поводья конюху, он бросился ко мне и я подхватила его на руки. Ни одно живое существо никогда так не радовалось моему появлению, как эта несчастная дворняга, вдруг обретшая дом. Прижав к себе Пятницу, который норовил лизнуть меня в лицо, я вошла в дом. Наш разговор с Габриэлем не давал мне покоя, и я волей-неволей задумалась о том, какой может быть супружеская жизнь с ним. И чем больше я думала об этом, тем больше понимала, что на самом деле меня эта перспектива не пугает.
* * *Что меня пугало, так это мысль о том, как я буду жить, когда Габриэль уедет. Я буду по-прежнему ездить верхом, гулять с Пятницей, но ведь проводить все время вне дома невозможно. Тем более, что рано или поздно наступит зима, а зимы в наших краях суровые, и иногда по несколько дней кряду нельзя выйти из дома, не рискуя заблудиться во время метели и замерзнуть насмерть. Значит, мне предстоит длинная вереница безрадостных, ничем не отличающихся друг от друга дней, проводимых в обществе вечно недовольной мной Фанни и погруженного в свои мрачные мысли отца. Конечно, рано или поздно должен возвратиться из плавания дядя Дик, но ведь он никогда не задерживается у нас надолго, а после его отъезда жизнь кажется еще тоскливее.
Думая об этом, я поняла, что должна вырваться из дома и что предложение Габриэля для меня ничто иное, как вариант спасения, освобождения из моей «темницы». Если я отвергну его, не буду ли я сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь?
Габриэль несколько раз ужинал с нами, и в такие дни мой отец вел себя как вполне гостеприимный хозяин Я видела, что Габриэль не вызывает у него антипатии. Что касается Фанни, то она молчала, но ее насмешливая улыбка в его адрес была достаточно красноречива. Я знала, что по ее мнению он просто пользуется нашим гостеприимство, пока живет вне дома, а как только уедет, сразу о нас забудет. Фанни не верила в бескорыстие людей, главным мотивом их поведения в ее глазах была материальная выгода. Я ее убеждений не разделяла и с каждым днем чувствовала себя все более и более чужой этому дому и его обитателям. Одновременно с этим меня все больше притягивал Габриэль.
Теперь мы много говорили о его доме, который, по моему настоянию, он подробно описал мне. Я заставила его рассказать мне и о его семье. Я узнала, что у него, как и у меня, нет матери — она умерла при его рождении, но что у него есть сестра, которая на пятнадцать лет его старше. Она вдова, и у нее есть семнадцатилетний сын. Отец Габриэля очень стар — ему было почти шестьдесят, когда он родился, матери же было сорок, когда она родила его.
— Некоторые слуги говорят, что я убил ее своим появлением на свет, — сказал мне Габриэль.
— Какая глупость! — воскликнула я, представив себе, как такие слова должны были ранить его, когда он их услышал. — Как же можно такое говорить!
Габриэль засмеялся, взял мою руку и крепко сжал ее в своей. Затем он сказал:
— Вот видите, я не могу без вас. Вы нужны мне… Вы защитите меня от тех жестокостей, которые мне говорят.
— Но ведь вы уже не ребенок, — сказала я с некоторым раздражением, тут же поняв, что оно идет от моего желания защищать его: я хотела сделать его сильнее, чтобы он избавился от страха и уязвимости.
— Иногда люди остаются детьми до самой смерти.
— Что же вы все время говорите о смерти! — воскликнула я.
— Я просто хочу насладиться сполна каждой отведенной мне минутой.
Я не поняла, что он хотел этим сказать, и снова начала расспрашивать его о семье.
— Домом управляет моя сестра — Рут, и так будет, пока я не женюсь. Потом, конечно, хозяйкой дома станет моя жена, потому что я единственный сын, и рано или поздно Киркландское Веселье перейдет ко мне. Хотя на него может претендовать и Саймон…
— Кто такой Саймон?
— Саймон Редверс. Он что-то вроде кузена. Его бабушка — сестра моего отца, так что через нее он тоже Рокуэлл. Вам он не очень понравится, но вы нечасто будете его видеть. Между Киркландским Весельем и Келли Грейндж не очень-то теплые отношения.
Он говорил так, как будто не сомневался, что я выйду за него замуж и его дом станет моим. И я должна признаться, что его рассказы о доме вызывали в моем воображении очень заманчивые и романтические картины. Мне уже очень хотелось увидеть эту серую громаду, построенную триста лет назад, средневековые руины, которыми можно любоваться с балкона Габриэля, представляя себе монахов, блуждающих среди них.
Я чувствовала, что попалась, что уже не могла и не хотела думать о том, чтобы потерять его и лишиться всего того, что последнее время заполняло мою жизнь.
В один теплый и солнечный день я пошла погулять на пустошь с Пятницей и встретила Габриэля, который ехал верхом к нашему дому. Он соскочил с лошади, и мы сели, прислонившись спинами к большому валуну.
— Я не все сказал вам о себе, Кэтрин, — начал Габриэль.
«Наконец-то», — подумала я, решив, что он собрался с духом поделиться со мной тем, что его мучает.
— Я хочу, чтобы вы дали мне согласие, но вы до сих пор ничего мне не сказали, Кэтрин. Ведь я не неприятен вам, и вам со мной хорошо, разве не так?
— Конечно, вы не неприятны мне, и нам хорошо вместе. Если вы уедете…
— Вам будет не хватать меня, — перебил он, — но не так сильно, как мне будет не хватать вас. Я хочу, чтобы вы поехали со мной. Я не могу уехать без вас.
— Но почему вы так хотите, чтобы я поехала с вами?
— Почему? Но вы же знаете — потому, что я люблю вас и не хочу с вами расставаться.
— Да, но… может, есть и другая причина?
— Какая еще должна быть причина? — спросил он, но глаза его в этот момент смотрели в сторону, и я опять почувствовала, что он что-то от меня скрывает.
— Вы должны рассказать мне все, Габриэль, — сказала я.
Он пододвинулся ко мне и обнял меня.
— Вы правы, Кэтрин. Есть вещи, которые вы должны узнать, прежде чем принять решение. Без вас я не смогу быть счастлив… а мне недолго осталось жить.
— Что вы хотите этим сказать? — резко спросила я.
Он отстранился от меня и сказал, глядя прямо перед собой:
— Мне осталось всего несколько лет. Я получил свой смертный приговор.
Я рассердилась, потому что не могла выносить его постоянные разговоры о смерти.
— Перестаньте драматизировать, — сказала я, — и расскажите мне толком, что все это значит.
— Все очень просто — у меня слабое сердце. Это фамильная болезнь: мой старший брат умер от этого совсем молодым, моя мать умерла при родах от того же самого… Я же могу умереть завтра, через год или через пять лет… Говорят, что я вряд ли проживу дольше пяти лет.
