Шерри Томас - Ночные откровения
– О, конечно, миледи, – бросив взгляд на изображение, уверила миссис Дилвин. – Я как раз здесь бывала. Это Скалы Висельников[61] – очень красивый вид.
– А вы знаете, как туда добраться?
– Разумеется, мэм. Садитесь на поезд из Пентона до Барнстэпла, там пересаживаетесь на местную ветку и едете до Ильфракомба. Скалы находятся на несколько миль дальше к востоку.
Маркиза поблагодарила экономку и еще некоторое время мечтательно разглядывала открытку. Жаль, что путь непростой: миссис Дуглас не сможет взобраться по ведущим наверх крутым тропам.
Идея возникла внезапно: Элиссанда отправится туда в одиночку. Мать должна приехать не раньше, чем послезавтра. Если сесть на утренний поезд, то к завтрашнему вечеру можно вернуться. У нее будет достаточно времени приготовиться к встрече и возможность пережить то, о чем столькие годы мечталось: постоять на отвесном обрыве над бурным волнами.
Если уж суждено начать новую страницу в жизни, хоть и без особого восторга, следует закончить старую на какой-нибудь высокой ноте.
* * * * *
– Все еще думаешь о Пенни? – спросила Анжелика.
– И да, и нет, – признался Фредерик.
Он поджидал возвращения подруги из Дербишира у ее дома. Последние полтора часа друзья то и дело обсуждали признание Вира, припоминая десятки случаев, когда, учитывая службу на благо британской короны, многие слова и поступки маркиза представали совершенно в ином свете.
Сперва Анжелика пришла в ярость. Фредди всегда был ей более близок, но Пенни с детства воплощал идеал старшего брата. Сколько раз друзья оплакивали столь горячо любимого ими человека – не умершего, но утраченного.
Но поскольку Фредерик уже простил Вира, она тоже помилует притворщика – со временем.
Анжелика позвонила, чтобы принесли свежий чай: от волнительных разговоров пересохло в горле.
– Как это ты думаешь и в то же время не думаешь о брате?
Фредди долго смотрел на подругу.
– Я рад, что Пенни выложил все начистоту. Мы целый час проговорили, прежде чем он ушел на встречу с адвокатами Дугласа. Но после его ухода мне все равно было неспокойно, и хотелось обсудить все с тобой…– мужчина на мгновение запнулся, – с тобою, и ни с кем другим. Я провел самые длинные сутки в своей жизни, ожидая твоего возвращения.
Отрадно слышать. После стольких лет и стараний, потраченных на то, чтобы превратить их из друзей в возлюбленных, Анжелика переживала, что любовные ласки – как бы восхитительны они ни были – затмят прежнюю духовную близость. Глупенькая – разумеется, они по-прежнему лучшие друзья.
– Я бы поспешила, если б знала, – улыбнулась она Фредди.
Тот не ответил на улыбку, лихорадочно хватая чайник.
– Там ничего не осталось, – напомнила женщина.
Фредерик слегка покраснел.
– Ну да, ты ведь позвонила, чтобы принесли новый?
Подали чай. Как только хозяйка дома наполнила чашки, мужчина забрал свою.
– Не добавляешь ни сахар, ни молоко? – удивилась Анжелика.
Друг никогда не пил черный чай.
Фредди покраснел еще сильнее и, поставив чашку, потер лоб.
– Я ведь так и не ответил на твой вопрос?
Анжелика уже и забыла, о чем спрашивала. Ей внезапно передалась нервозность собеседника.
Но тот, кажется, уже собрался с духом. Пристально глядя на подругу, Фредди решительно сказал:
– До сих пор мне было трудно определить мои чувства к тебе: более сильные, чем дружба, но совершенно не похожие на изведанную мною любовь.
Рука Анжелики, потянувшаяся к печенью, замерла на полпути. Женщина с трудом заставила негнущиеся пальцы взять лакомство. Слово «любовь» впервые возникло в их разговоре – по крайней мере, по отношению к ним двоим.
– С маркизой Тремейн я всегда был немым обожателем. Каждый раз, входя к ней в дом, я чувствовал себя служителем у алтаря богини. Это было волнующе и в то же время лишало уверенности. А твоя гостиная казалась продолжением моей собственной, и я не знал, как это объяснить.
Их взгляды встретились. Анжелика не могла предугадать, что же он скажет дальше. Сердце забилось, пытаясь сдержать страх и нарастающее предвкушение.
– И вот ожидая твоего возвращения, меряя шагами улицу под твоими окнами, я в какой-то момент понял, что никогда не являлся к леди Тремейн, если не мог ей предложить что-то интересное. Заглядывая к этой женщине, чтобы просто повидать ее, я всегда опасался, что впустую отнимаю ее драгоценное время на свою заурядность. Но тебя мне хочется видеть в любом настроении: когда я доволен, когда занимаюсь повседневными делами, когда потрясен, как вчера и сегодня. И я очень ценю, что тебе достаточно меня, каков я есть.
Анжелика разжала кулак, выронив на скатерть раскрошенное печенье, и наконец-то смогла вдохнуть.
– Пенни, поступая так, как он поступил, отстранился от меня. Но он не единственный: я ведь тоже до несчастного случая воспринимал брата, как нечто, само собой разумеющееся, – улыбнулся Фредерик, глядя тепло и искренне. – Как и Пенни, ты являлась опорой для меня. Не случись в моей жизни тебя, в ней оказалось бы еще меньше смысла. Но до сих пор я не ценил тебя как должно.
Фредерик встал. Тоже подняться и сжать его пальцы казалось единственно правильным.
– Я не хочу больше принимать тебя как данность, Анжелика. Ты выйдешь за меня?
Отняв одну руку, она прикрыла рот.
– Фредди, да ты полон сюрпризов!
– Ты – самый лучший сюрприз в моей жизни.
Прилив неописуемого счастья чуть не сбил Анжелику с ног. Конечно же, Фредди совершенно серьезен: он никогда не говорит того, во что не верит всем сердцем.
– Не представляю счастливой жизни без тебя, – продолжал мужчина.
– Придется поминутно напоминать тебе не принимать меня как должное? – пошутила Анжелика, чувствуя, что готова разрыдаться.
– Ну, может, не так часто, – хохотнул Фредерик. – Раз в четыре дня вполне достаточно.
Положив ладони на ее руки, мужчина заглянул любимой в глаза:
– Значит, ты согласна?
– Да, – подтвердила женщина.
И Фредерик, крепко обняв, поцеловал ее.
– Люблю тебя.
Слова звучали даже прекраснее, чем Анжелика мечтала – а ведь ожидания за долгие годы доросли до облаков.
– И я тебя люблю, – призналась она, отстранилась и лукаво подмигнула. – Еще один портрет в обнаженном виде – на память о нашей помолвке?
Фредерик засмеялся и сокрушил любительницу живописи страстным поцелуем.
* * * * *
Ильфракомб оказался сплошным разочарованием. Берег затянуло холодным, сырым, густым, как картофельное пюре, туманом. Видимость была столь низкой, что уличные фонари горели даже днем, отбрасывая тусклые кольца горчичного света в серых клубах, скрывавших все, отстоявшее дальше, чем на пять футов.
