Тамара Лей - Проклятие любви
— Я недоволен, — буркнул старик, взглянув на сына.
— Я вовсе не старался доставить тебе удовольствие, — ответил рыцарь, словно не замечая родительского гнева.
Положив руку на плечо Райне, он пошел с ней к помосту, где сидел король.
— Твоему отцу я не понравилась, — прошептала она.
— Его одобрение меня больше не волнует. Если ты ему не понравилась, то это его дело.
Ей было не по себе, когда она садилась рядом с ним. Обед показался девушке испытанием сродни прогулке по иголкам… раскаленным иголкам. Выпивая кубок за кубком, Вильгельм пришел в хорошее расположение духа. За два часа, прошедших с начала пира, Райна прониклась уважением к этому человеку. Нет… девушка была очарована умом и обаянием проклятого, как ей прежде казалось, короля.
Когда обед подошел к концу, вокруг Вильгельма собрались рыцари для обсуждения каких-то вопросов, которые тот оставил на десерт. Король забыл про шутки и говорил сухо и деловито. Перед рыцарями предстал уже не весельчак, душа общества, а суровый властелин.
Как и предполагала Райна, ее и Элан выпроводили из зала, и они сидели в комнате Максена. Удивительно, но никто этому не воспрепятствовал. Там можно было подслушать разговор. Вероятно, ей удастся узнать причину появления войска в Этчевери. Впрочем, ей казалось, это она уже знает.
Она прекрасно понимала, что стоять около ширмы и подслушивать при Элан некрасиво, но девушка все же пошла на это.
— Я слышал, что противник находится к северу от Этчевери, — раздался басовитый голос Вильгельма. — Один день езды.
— Он говорит об Эдвине? — осведомилась Элан.
Саксонка повернула голову, увидела стоящую рядом норманнку и вздохнула с облегчением — значит, та не находит в ее поступке ничего плохого. Что поделаешь, женское любопытство — порок.
— Да, думаю, о нем, — подтвердила Райна.
Хотя другие упоминали о Харволфсоне не иначе как о «волке», Вильгельм не употреблял это устрашающее прозвище.
— Говорят, он готовится к тому, что называет «последней битвой», — продолжал король. — И через две недели намерен напасть на Лондон.
Рыцари взволнованно зашумели.
— Но не он, а я нападу на него, — твердо произнес Вильгельм. — Утром мы двинемся в путь, а через день его кровь окропит землю, как когда-то кровь Гарольда.
Райна вздрогнула, а Элан сморщила свой прелестный носик.
— Максен Пендери, ты готов выступить со мной?
«Как будто у него есть выбор?» — подумала саксонка, ощутив, как тревожно забилось сердце.
— Я и мои люди, — ответил рыцарь, — выступят вместе с вами, милорд.
— Гай? — едва не задохнулась Элан и, схватив руку Райны, трясла ее до тех пор, пока саксонка не посмотрела на нее. — Он не может говорить о Гае? — умоляюще спрашивала она побледнев.
Ничем утешить ее нельзя, а ложь обнаружится утром, поэтому Райне ничего не оставалось делать, как кивнуть.
— Возможно, ты ошибаешься, Элан, потому что Гай — правая рука Максена, самый уважаемый здесь человек.
И тут ей пришлось броситься на помощь норманнке, которая грузно осела на пол.
— Элан.
Девушка закатила глаза и, как сноп, упала на ее руки.
— Ох, Элан! — застонала Райна. — И почему ты такая слабенькая!
Держать на руках ее было тяжело, и Райна опустилась с ней на пол, положив ее голову себе на колени.
— Господи, приди же в себя!
Через несколько минут норманнка открыла глаза.
— Боже, скажи мне, что это неправда…
— Прости, но я не могу, — огорченно прошептала Райна.
Глаза Пендери затуманились слезами:
— Я никогда никого не любила до Гая. Я не могу потерять его.
Можно подумать, Райна мечтала потерять Максена!
— Знаю, — проговорила она, отбрасывая прядь с мокрого лба норманнки. — Но мы должны быть сильными и верить.
— Как я могу? Я так ослабла из-за беременности, что у меня даже не хватает сил пережить день.
Девушка прижала ладонь к животу:
— Скоро я от него избавлюсь.
— Не говори так, — отрезала Райна. — В чем виноват младенец? — Неловко цовернувшись на бок, Элан села, потом с трудом поднялась.
— Ты права, — неожиданно согласилась Пендери. — Это только моя вина и ничья больше.
Чувствуя, что та готова признаться, Райна спросила:
— Даже не Эдвина?
Элан, взглянув на нее, отвела глаза.
— Конечно, это его вина, но если бы я по глупости не оказалась одна в лесу, этого бы не случилось.
Когда-нибудь, но не сейчас, она скажет правду. В этом Райна не сомневалась. Вздохнув, саксонка тоже поднялась.
— Я знаю, что другое ты хотела услышать, Райна, но именно это со мной произошло. Поверь мне.
Что толку спорить? Это ничего не даст. Отвернувшись от Элан, она снова стала прислушиваться к разговору в зале. Оттуда доносился приглушенный разговор, словно ряды гостей поредели. Девушка осторожно выглянула из-за ширмы. Еще недавно возле помоста толпилась добрая сотня рыцарей, а сейчас их было не больше дюжины.
Что произошло за то время, когда она занималась Элан? Сказано ли было о чем-нибудь важном? Саксонка посмотрела на Максена и короля, сэра Гая и Пендери-старшего, окинула взглядом остальных. Все говорили одновременно и негромко, так что не удавалось разобрать слова.
— Что они болтают? — повиснув на Райне, спросила Элан.
— Я ничего не могу разобрать.
Райна и Элан отошли от ширмы.
— А как ты думаешь, о чем они говорят?
— Обсуждают свой поход. Я в этом уверена.
Выпятив живот, Элан прислонилась к спинке кровати и медленно опустилась на нее.
— Надо молиться, — она сложила руки перед собой. — А ты?
Молящаяся Элан? Та Пендери, которую она знала, даже и помыслить не могла об этом. Но ведь тут любовь, не так ли? А любовь может круто изменить всю жизнь.
— Я буду молиться с тобой, — наконец сказала саксонка и опустилась на колени.
— Мы почти стали подругами, да? — осторожно спросила норманнка и, закрыв глаза, зашевелила губами.
«Странные какие-то подруги», — подумала Райна, но не стала в это углубляться. Мир всегда лучше ссоры.
— Что будет? — спросила Райна, когда после ночной прогулки с королем возвратился Максен.
Вытянувшись рядом с ней на соломенной подстилке в зале, рыцарь прижал ее к себе:
— Что будет, или что я сделаю?
— Не увиливай от ответа.
— Ну, наверно, все-таки сражение, хотя я дал королю повод для размышления.
— Ну и как?
— Ты помнишь, я говорил, что готов пожертвовать Этчевери, если это приведет к миру?
— Конечно, помню.
— Вот об этом я и говорил с Вильгельмом.
Сердце девушки зашлось от боли — так она боялась за человека, которого любила больше всего на свете.
— И что он ответил?
— Король назвал меня трусом.
