Николь Джордан - Экстаз
Почему-то, услышав это, старик неожиданно развеселился и завел разговор о своей сестре, которую он не пригласил, чтобы, как он сам выразился, не портить никому праздник.
— Правильно я поступил, внучка? — молодцевато воскликнул старик.
В ответ на что Рейвен вежливо улыбнулась, в душе похвалив деда за его мудрый поступок.
Последовавший вскоре обед прошел еще лучше: оба мужчины вели себя отменно любезно, а после обеда лорд Латтрелл пригласил Келла к себе в кабинет отведать его любимого портвейна и сигару, если тому угодно.
Начало их разговора удивило Келла: в первой же фразе старик принес ему извинения за то, как Келл был принят в их семье. Потом откровенно сказал:
— Да, мистер Лассетер, меня поначалу встревожила мысль о браке моей внучки с человеком вашей репутации. Но по зрелом размышлении я понял, что многим обязан вам: ведь вы, можно сказать, спасли, выручили Рейвен. И она выглядит вполне довольной вашим союзом. Полагаю, так оно и есть. Она не пытается ввести в заблуждение старика?
Келл предпочел оставить этот вопрос без ответа и только вежливо посоветовал спросить о том же у самой Рейвен. Лорд Латтрелл, безнадежно махнув рукой, миролюбиво заметил:
— Так она и скажет мне правду, даже если я спрошу. Но мне кажется — жизненный опыт подсказывает мне, — что в этом отношении у нее все обстоит благополучно. Не правда ли?
Вновь не получив определенного ответа, он не стал настаивать и заговорил о другом:
— Позвольте быть с вами достаточно откровенным, сэр. Я старый человек, мне уже недолго находиться в этом мире, и я хочу быть уверенным в том, что моей внучке обеспечено не только приличное денежное содержание, о чем я позабочусь, но также внимание и забота. Ведь без меня она останется, можно сказать, совсем одна. Если не считать мою сестру, у которой, скажем прямо, не больше материнских чувств, чем у известной Горгоны, превращавшей все живое в камень… Да простит меня Господь за такие слова…
— Я слышал, у Рейвен есть брат, — осторожно сказал Келл.
— А, вы знаете об этом? Да, правда, у нее есть брат по отцу. Он как напоминание о ее несчастном происхождении. Кроме того, этот Николас Сейбин находится, если не ошибаюсь, в Америке. И с прошлого года идет эта дурацкая война — из-за правил торговли, из-за Канады, так, кажется? Во всяком случае, плавать по морю, мне говорили, стало опасно… Однако не в этом дело, сэр. Я говорил о том, что в этом жестоком мире всем нужна защита. И Рейвен не меньше, чем многим другим.
— Уверяю вас, милорд, — со всей искренностью сказал Келл, — что постараюсь, насколько могу, помочь Рейвен в чем потребуется… И думаю, — добавил он после паузы, — что, чем больше узнаю о ее прошлом, тем легче будет мне это делать.
— Хотите знать о ее матери, сэр? — спросил старик.
— Кажется, вы отказались от нее когда-то, милорд?
— Да. — Латтрелл взглянул прямо в лицо Келлу, его старческие глаза наполнились слезами. — Да, я отвратительно обошелся со своей дочерью. Видит Бог, как я сожалею об этом. И всему виной моя упрямая, меднолобая гордость… — Он отер выкатившуюся слезу. — И с тех пор я никогда не видел мое дитя. Никогда… — Он устало прикрыл глаза. — С возрастом особенно ощущаешь значение семьи. Я был дьявольски одинок…
Еще около часа Латтрелл раскаивался в своих прошлых ошибках и сетовал на то, что не знал свою внучку в ее детские годы и не мог принимать участия в ее воспитании и образовании. После чего Келл помог старику подняться и препроводил его в гостиную, где находилась Рейвен. Та, внимательно посмотрев на Келла, пришла, похоже, к убеждению, что беседа мужчин прошла в почти дружеской атмосфере и не привела к нежелательным конфликтам.
Опустившись в кресло, лорд Латтрелл немного отдышался от ходьбы, после чего произнес, обращаясь к Рейвен:
— А теперь, дорогая, услади наш слух звуками рождественского гимна, пока мои старые кости будут отогреваться у камина. Почему эти чертовы зимы становятся с каждым годом все свирепей? — Никто не смог ответить ему на этот вопрос, и тогда он спросил у Келла: — Вы любите петь, мистер Лассетер?
— Не делал этого многие годы, милорд, — ответил тот. — С тех пор, как умерла наша мать.
— Ничего, — утешил его старик. — Я тоже не великий певец, но наша Рейвен, я знаю это, поет как ангел. Она поможет нам не слишком далеко уходить в сторону от правильной мелодии. Если вы готовы рискнуть, сэр, я охотно присоединюсь к вам.
Рейвен оставалось только удивляться благодушному настроению деда, которое она отнесла за счет близящегося Рождества. Келл тоже не мог не удивиться, обнаружив себя стоящим у рояля и готовым переворачивать ноты для Рейвен, когда та положила руки на клавиши.
Пение не произвело ни на кого из участников удручающего впечатления; у старого лорда снова выступили на глазах слезы, а Келл со щемящим чувством вернулся ненадолго в годы своего далекого детства — будто еще были живы отец и мать, а все вокруг казалось таким радостным и светлым.
Вечер произвел на него странное впечатление. Казалось, сидящие в комнате дед и внучка всю жизнь души не чаяли друг в друге. Никакими сложностями, не говоря о трагедии, в их семье никогда и не пахло. Во всяком случае, заметно этого не было, и, глядя на них, Келл еще острее ощущал свое одиночество — и в прошлом, и сейчас.
Ведь сколько уже лет у него, в сущности, был только один по-настоящему близкий человек — Шон, которого он любил и жалел, несмотря ни на что, о ком заботился, выполняя материнский завет, для которого жил. Шон — и больше никого…
А теперь, волею Бога и случая, у него появилась жена. Человек, о комором он обязан заботиться и кто должен отвечать ему тем же; человек, к которому он начал испытывать необыкновенную, почти болезненную привязанность, страсть. Не только физическую. В ее присутствии у него исчезает чувство одиночества. Появляется какое-то подобие надежды, что в не очень далеком будущем он напрочь избавится от давно поселившегося в нем ощущения сиротства…
Рейвен сняла руки с клавиатуры, подняла голову и встретилась с ним взглядом. С некоторых пор он понял, что у него мало защиты от этих синих глаз под темными шелковыми ресницами, от этого чувственного рта.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, думая о своем. Треск полена в затухающем камине отвлек их. Они увидели, что старый лорд уснул в кресле, свесив голову на грудь, устав говорить, устав подпевать.
Близилось время сна, и, вспомнив об этом, Рейвен почувствовала, как начинают рдеть ее щеки.
— Нужно позвать кого-то, чтобы его отвели в постель, — прошептала она.
— Пусть спит, — тоже шепотом ответил Келл. — Ему сейчас хорошо и спокойно. После пения, после разговоров с тобой у него немного притупилось чувство вины, которое, оказывается, в нем живет. И он умеет каяться, что дано немногим людям.
