Лоретта Чейз - Соблазнительный шелк
— Мою мать звали Кэтрин Делюси, — наконец проговорила она.
Кливдон знал это имя, но ему потребовалось время, чтобы припомнить детали. Точно. Голубая кровь.
— Глаза Люси, — медленно проговорил он. — Удивительные голубые глаза. У мисс Софии такие же. И у мисс Леони. Их невозможно забыть. Делюси — семейство графа Мэндевила.
Марселина покраснела, потом стала бледной как полотно. Ее руки, лежащие на коленях, сжались в кулаки.
И герцог вспомнил. Был какой-то старый скандал с одним из сыновей лорда Харгейта. Не с тем, который разнимал их вчера, а с другим. Но каким? Этого он не помнил. Голова отчаянно болела. Мозги отказывались работать.
Она сказала:
— Не те Делюси. Не хорошие люди, имеющие собственность под Бристолем. Моя мать была из других.
Кливдон слушал ее очень внимательно, и она видела в его глазах надежду и неуверенность.
А потом до него дошла правда. Мужчина замер и отвел глаза.
Софи и Леони говорили ей, что ему не надо это знать. Сказав ему правду, она повредит только себе. А с чего это ей вздумалось примеривать одежды мученицы?
Но сестры не знали, что это значит — любить мужчину. Он открыл ей свое сердце, предложил луну и звезды, ничего о ней не зная. А ей в тот момент не хватило смелости дать ему то, на что он мог рассчитывать по справедливости — правду.
Поэтому Марселина снова и снова напоминала ему о своем ремесле, о том, что она должна зарабатывать себе на жизнь. Но прямо сказать ему, кто она на самом деле, увидеть, как меняется его лицо… Боже, эту боль невозможно вынести.
Она увидела это сейчас и поняла, что боль даже сильнее, чем она могла себе представить. Но худшее уже позади. Она выживет.
Дальше она говорила торопливо, желая как можно скорее покончить со своей скорбной историей.
— В жилах моей матери текла голубая кровь, но она отличалась от всех прочих английских жен Нуаро. У нее не было денег. И мать, и отец решились на этот брак ради состояний, которых не существовало. Это выяснилось только в первую брачную ночь. Когда тайное стало явным, молодожены посчитали случившееся большой шуткой судьбы. Потом они стали вести кочевую жизнь — от обмана до обмана. Они брали деньги в долг в одном месте и среди ночи исчезали, перебираясь в другое. Мы, дети, были для них обузой. Поэтому они то и дело оставляли нас то с одной родственницей, то с другой. Когда мне было девять лет, нас оставили у женщины, которая вышла замуж за одного из кузенов отца. Она была парижской портнихой. Она научила нас ремеслу и позаботилась об образовании. Мы были привлекательными девочками, и кузина Эмма посчитала необходимым обучить нас изысканным манерам. Это было необходимо для бизнеса. Ну и, конечно, прелестной девушке с хорошими манерами легче найти себе богатого мужа.
Марселина покосилась на герцога, чтобы оценить его реакцию, но мужчина упорно разглядывал ковер. Густые черные ресницы, казавшиеся еще темнее на фоне бледной кожи, закрывали глаза.
Впрочем, ей не надо было заглядывать ему в глаза, она и так знала, что в них увидит — глухую непроницаемую стену.
Чувство потери было таким сильным, что Марселина зажмурилась. Она так устала… Но, сглотнув подступивший к горлу комок, она продолжила исповедь:
— Я влюбилась в племянника кузины Эммы Чарлза. У него не было денег, и мне пришлось продолжать работать. Потом в Париж пришла холера. Все умерли. Нам пришлось закрыть магазин. Не то чтобы я хотела остаться. Я очень боялась заболеть. Ведь тогда некому будет позаботиться о моей дочери и сестрах. Мне казалось, что в Лондоне мы будем в большей безопасности. Но как туда добраться? Мы остались практически без средств. Но я стала ходить в игорные дома и играть в карты… Ты видел, как я выиграла в Париже. Так я обеспечила кусок хлеба и кров для своей семьи, когда мы впервые приехали в Лондон три года назад. Я открыла магазин на деньги, выигранные в карты.
Марселина встала.
— Вот, пожалуй, и все. Теперь ты знаешь, кто я на самом деле. Твой друг Лонгмор считает нас дьяволицами, и он не так уж неправ. Ты не можешь породниться с такой семьей. Мы соблазняем и мошенничаем, лжем и обманываем. У нас нет совести, моральных принципов, этических норм. Мы даже не понимаем, что это такое. Так что я оказала тебе величайшую в мире услугу, сказав «нет». В моей семье никто не понял, почему я это сделала.
Марселина пошла к двери, все еще продолжая свой рассказ, не в силах сдержаться. Возможно, они разговаривают в последний раз.
— Они видят только голубя, которого можно пощипать, — сказала она. — Но ты не должен думать, что я отклонила твое предложение из благородных побуждений. Все это было чистейшей воды эгоизмом. Просто я не смогла бы вынести пренебрежительное отношение твоих друзей-аристократов.
— Ничего, выдержишь. Ты сумеешь справиться с презрительным отношением надменных аристократок, и сама это знаешь, — твердо произнес герцог. — Леди Клара уже ест с твоих рук.
— Это бизнес, — сказала она, не оборачиваясь. — Мой магазин — моя крепость. Бомонд — совсем другой мир.
— Ты защищаешь Люси, а не себя, — сказал Кливдон. — Ты утверждаешь, что не обладаешь благородными качествами, но ты любишь свою дочь. Ты не похожа на свою мать. Ребенок для тебя не обуза.
Марселина замерла, взявшись за дверную ручку. Она из последних сил подавляла готовые вырваться наружу рыдания.
— Возможно, ты не имеешь привычного набора этических и моральных норм, — усмехнулся он, — но ведь ты не обманываешь своих покупателей.
— Я манипулирую ими, — призналась Марселина. — Я хочу получить их деньги.
— А взамен ты даешь им лучшее. Ты делаешь их привлекательнее, чем они сами могут себя представить. Именно ты дала Кларе силу противостоять матери и мне.
— О, Кливдон, ты поглупел от любви. И ослеп заодно. — Она обернулась. — Неужели не понятно, что если ты находишь какие-то положительные черты в моем расчетливом сердце, то ждешь, что их же вслед за тобой увидит все общество? Не увидит, можешь не сомневаться. Для общества будет важно лишь то, что ты женился на Ужасной Делюси.
— Сын графа Харгейта тоже женился на одной из Ужасных Делюси, и ее дочь вышла замуж за графа.
— Да, я слышала эту старую историю, — вздохнула Марселина. — Отец Рэтборна, лорд Харгейт, чрезвычайно влиятельный человек. Ты имеешь более высокий титул, но не обладаешь его влиянием. Вчера он разогнал толпу жаждущих крови мужчин, как ватагу школьников. Свет уважает и боится его. Ты совсем другой, и у тебя нет никого, кто употребил бы свое влияние в твою пользу. Ты жил на континенте и не имеешь политической власти. В обществе ты тоже не успел себя поставить. Иными словами, ты не сумеешь заставить свой мир принять меня и Люси.
