Ольга Клюкина - Сапфо, или Песни Розового берега
Настоящая вакханалия — словно вчерашний праздник никак не хотел заканчиваться!
— Но когда, мама? И потом, я хотела как положено: сначала все тебе объяснить на словах, а потом уже представить Гермия, чтобы ты не волновалась. Он все это время ждал, когда придет его черед!
Теперь Сапфо сделалось по-настоящему стыдно перед дочерью, и она боялась поднять в ее сторону глаза, и не зная, где спрятаться также от взгляда Гермия.
Хороша мамочка, ничего не скажешь!
Если сейчас Клеида развернется и больше никогда не захочет встречаться с такой матерью, это будет вовсе не удивительно.
Но это еще будет половина беды!
И Сапфо с ужасом подумала: вдруг она сегодня случайно, ненароком разломала дочери судьбу?
Вдруг оскорбленный Гермий теперь не захочет ничего общего иметь с семьей, где дядюшка невесты добровольно убегает от благополучия в страну змей, а в доме родной матери с утра происходят настоящие оргии?
Что же тогда делать?
И Сапфо теперь не знала, что говорить, и лишь стояла, понурив голову, как сильно провинившаяся девочка.
Была бы ее воля, она даже встала бы лицом в угол, чтобы не видеть вытянутого лица дочери и неодобрительного покачивания головой старой Диодоры.
— Это все он, Кайрос, — только и нашлась прошептать Сапфо. — Божество благоприятного момента. Он сегодня почему-то не прилетел к нам.
— Да он бы, мама, может быть, и прилетел, но только в твоем доме вечно такое творится, что даже боги… — начала было Клеида, но ее неожиданно перебил Гермий.
— А что тут произошло такого особенного? — сказал Гермий, спокойно убирая оружие. — Я, право, не могу понять, чем ты, Клеида, недовольна? А по-моему, все хорошо, и я с удовольствием познакомился и с твоей знаменитой матерью, и с ее супругом…
— Я не супруг… пока… — пробормотал Алкей. — Просто друг. Друг и поэт.
— Да? — лишь слегка от удивления вздернул брови Гермий. — Прошу меня извинить, но вы так по-семейному целовались… Впрочем, это не важно! Я часто слышал, что поэты и другие служители Муз — не вполне обычные люди и сильно отличаются от простых смертных не только во время праздников, но также и в обычной жизни. А теперь я увидел, что это чистая правда! Давно я не наблюдал столько интереснейшего и поучительного за один раз, как сегодня…
Но «интереснейшее» сегодняшнего утра, оказывается, еще не было исчерпано до самого конца.
По крайней мере, все были немало удивлены, когда в комнату неожиданно ввалился Эпифокл, держа в руках мешок с монетами.
Даже расстроенная Сапфо еле удержалась от улыбки, глядя на тощего старца, в которого теперь превратился некогда толстопузый Эпифокл.
Видимо, философ понял, что больше нет нужды имитировать живот даже при помощи подушки, и решил теперь не маскироваться.
— Я хочу, чтобы именно ты рассудила меня, Сапфо, — сказал Эпифокл, присаживаясь на скамейку и выкладывая мешок на всеобщее обозрение. — Как ты сейчас скажешь, так я и сделаю.
— Ах, Эпифокл, я не уверена, что сейчас в состоянии сказать хоть что-нибудь разумное. Спроси лучше совета у кого-нибудь из богов, а не у людей, — отмахнулась Сапфо.
— Хорошо, пусть тогда все, кто сидит в этой комнате, рассудят мои сомнения, — торжественно проговорил Эпифокл. — Служанка Диодора говорит, что я вчера пожертвовал все свое золото Артемиде, но я этого совсем не помню и даже думаю, что старуха просто-напросто давно выжила из ума. Но, с другой стороны, если я сам не помню подобных слов, потому что, честно говоря, выпил немного лишнего неразбавленного вина, то это вовсе не значит, что я не давал обещания богине, так? Получается, что я все же подарил свое золото. Но, опять-таки, я же этого не помню. Скажи, Сапфо, разве можно считать подарком то, что не делается от всей души?
— Но, может быть, в тот момент, Эпифокл, ты как раз сделал подарок от всей пьяной души, это теперь она у тебя от жадности закрылась на амбарный замок? — сердито спросил Алкей.
— Может быть, и да, — задумчиво проговорил Эпифокл, но, помолчав, глубокомысленно добавил: — Но может быть — и нет. Ведь я же не помню, друзья мои, даже какое чувство испытывал в тот самый момент, когда говорил о подарке. А это значит, во-первых, что я вообще ничего не испытывал. И, во-вторых — что не произносил никаких слов. Но, с другой стороны, если мои пожелания достигли ушей Диодоры… Хм, хм, все очень слитно, диалектично и чересчур запутанно. Вот если бы я точно помнил, я бы сейчас не колебался ни минуты!
— Я думаю, Эпифокл, тебе не следует ломать голову, а нужно просто оставить золото себе, — сказала Сапфо, которой уже сделалось по-настоящему жалко замороченного старика. — Ведь у тебя имелись насчет сбережений свои планы. А мы тут помолимся и Артемиде, и ее ночной сестрице Гекате и принесем им хорошие жертвы, чтобы они не держали на тебя зла…
— Хм, хм, боюсь, что это не поможет. Ведь если я и правда пообещал им свой мешок, но теперь не выполню обещания, то мне не избежать неминуемой гибели, и ничье заступничество здесь, увы, не поможет.
— А ты отдай богиням ровно половину золота, а вторую половину оставь себе! — высказал свое предложение Гермий. — Раз ты пообещал, но не помнишь своего обещания, то, значит, ты пообещал только наполовину, и такая дележка будет вполне справедливой.
— А что? Это, кажется, разумно! — почесал озадаченно бороду Эпифокл. — И меня не будет мучить совесть, как обманщика, и им вполне хватит. Но… кто этот молодой человек? Кажется, ты не был среди нас раньше?
— Это Гермий, жених моей дочери Клеиды, — пояснила Сапфо. — Правда, я сама только что об этом узнала.
— Хм, хм, а ведь, пожалуй, я так и поступлю! — улыбнулся Эпифокл. — Это будет со всех сторон разумно и позволит соблюсти необходимую меру. Половины мне, пожалуй, хватит…
И Эпифокл продекламировал с большим чувством:
Быть я богатым хочу, но нечестно владеть не желаю
Этим богатством: поздней час для расплаты придет![37]
— Ба, Эпифокл, да ты делаешь немалые успехи в стихосложении! — похвалил старика Алкей.
— Эти слова принадлежат не мне, а мудрому Солону из Афин, — сказал Эпифокл. — А тебе бы, Алкей, следовало интересоваться не только своими песнями, но иногда прислушиваться также к тому, что сочиняют другие.
— Да, про богатство ты поешь, конечно, хорошо, но как же твои заветные золотые сандалии? — с хитрым видом напомнил Алкей. — Чем же ты, Эпифокл, будешь громыхать по дороге, забираясь на верхушку Этны?
— Хм, хм, теперь я могу признаться, Алкей, что про золотые сандалии я вам говорил в шутку, — ответил Эпифокл, широко улыбаясь щербатым ртом. — Честно говоря, больше всего остального меня сейчас волнует проблема сохранения моего наследия — ведь другого состояния у меня нет и уже не будет. Да и законных наследников — тоже. Я и на Фасос, друзья мои, отправляюсь лишь потому, что хочу отыскать учеников Бебелиха, которые многократно переписывают чужие труды на папирусные свитки, переводят их на наречия самых разных народов и таким образом, говоря поэтическим языком, словно обувают их в золотые сандалии, отправляя гулять по всему свету. Но, я думаю, даже половины накоплений будет вполне достаточно, чтобы обуть моих ребятишек. Увы, у самого меня нет учеников — я напрасно не позаботился об этом заранее.
