Вера Крыжановская-Рочестер - Месть еврея
Эти простодушные слова напомнили Валерии действительность, и она быстро встала.
– Дорогое дитя мое, я не могу оставаться здесь, и сейчас уеду, а ты будешь часто-часто приходить ко мне. Я тут близко живу, и ты увидишь, как нам будет весело.
Лицо Амедея вспыхнуло, и черные глаза засверкали.
– И ты думаешь, что я тебя отпущу? Не воображай. – И крепко схватил мать за руки. – Ты останешься со мной, а придет папа и тоже запретит тебе уходить.
В эту минуту вошел лакей и доложил, что карета прислана.
– Будь умником, мой голубчик, ты видишь, за мной приехали, но обещаю тебе, что приеду опять, – говорила Валерия, стараясь высвободиться из рук ребенка.
Но Амедей не слушал никаких доводов и не поддавался самым блестящим обещаниям. Со слезами и криком цеплялся он за платье матери, и гувернантка силой оттащила его и унесла, несмотря на его отчаянное сопротивление.
Крайне взволнованная, села Валерия в карету и всю дорогу не обмолвилась ни единым словом с тетей Адель, которая тоже погрузилась в свои думы.
В положенный час княгине доложили, что лодка готова, первой ее мыслью было отказаться, но она одумалась и сказала:
– Хорошо, сейчас выйду.
Она рассудила, что эта уединенная прогулка успокоит ее нервы и тогда, быть может, она будет в состоянии написать Раулю, чтобы просить его присылать к ней иногда ребенка, так как с самим князем она решила не видеться.
– Ты сделаешь мне большое одолжение, – сказала тетя Адель, – если поедешь сегодня одна или с горничной. Я так утомилась нашей утренней прогулкой, что положительно не в силах ехать с тобой и тотчас же лягу в постель.
Валерия не возражала. Она жаждала побыть одна и тащить с собой горничную не хотела, а гребец был для нее ничто.
По мере того, как лодка все дальше и дальше плыла по зеркальной поверхности озера, лихорадочное волнение Валерии сменилось грустью. Она глядела на огонек, светившийся в окнах виллы, занимаемой князем. Там был ее ребенок. Случайно или нарочно поселился Рауль рядом с ней? Преследует ли он еще намерение помириться? Какая причина вернула любовь к сыну и доверие к ней? Она вспомнила отчаянный плач Амедея, сердце ее сжалось, и из глаз хлынул «слезы.
– Увы, отчего все так сложилось?
Уйдя в свои мысли, она не замечала того, что лодка плыла все тише и тише и, наконец, совсем остановилась. Точно так же она не замечала, что конец ее манто свесился за борт и купался в воде. В эту минуту гребец наклонился, вытащил замоченный конец и положил его на скамью. Валерия невольно взглянула на его руку, и сердце ее замерло: то была выхоленная белая рука, с тонкими пальцами, и на мизинце, при свете луны, сверкал знакомый ей перстень, который его смущенный хозяин позабыл на этот раз спрятать. Глухо вскрикнув, наклонилась она вперед и встретила страстный взгляд Рауля, который снял шляпу и простирал к ней руки. Конечно, костюм и отпущенная за это время борода очень его изменили, но все же, как могла она не узнать его раньше?
Валерия быстро откинулась назад, и лицо ее вспыхнуло.
– Меня предали, обманули! – воскликнула она, вся вспыхнув.
– Тебе нечего бояться, кроме моей просьбы простить и забыть прошлое! – ответил Рауль. – Да, я приехал сюда, чтобы видеть тебя. Сегодня я узнал, что ты нечаянно была у меня, и я решился, не медля далее, приступить к развязке. Благословенная случайность устроила, что ты сегодня одна, и теперь я умоляю тебя: вернись ко мне, дай мне загладить прошлое и моей любовью заглушить несправедливое подозрение, которым я тебя оскорбил.
– Неужели ты думаешь, что пропасть, которую ты разверз между нами, могут уничтожить несколько ласковых слов? – с горечью проговорила она. – Разве я могу забыть ту ужасную минуту, когда ты поставил меня перед семейным судом, обвиняя в измене, и заявил, что лишь просьба твоей покойной матери спасла меня от публичного скандала. Нет, нет, сердце мое содрогается при этом воспоминании. Я клялась тебе в невиновности, а ты не поверил! При малейшей случайности ты будешь снова топтать меня ногами.
– Валерия, я слеп, как и все люди, а между тем все, по-видимому, обвиняло тебя. Но если ты так упорно отвергаешь мою просьбу, значит ты никогда не любила меня. Ужели ты никогда не чувствовала потребность увидеть меня и не сознавала, что Амедею нужна мать? И слезы твоего единственного ребенка ужели не трогают тебя?
– Нет, это ты никогда не любил! Я поняла это в ту минуту, когда ты бросил меня, умирающую, на посмешище людям. Истинная, глубокая любовь способна верить, несмотря на внешние улики, а ведь доводы и подозрения остались все те же. Разве ты добыл какое-нибудь доказательство, меня оправдывающее?
– Да, «чудо» доказало мне твою невиновность, но я открою тебе мою душу только, когда ты будешь со мной снова. Надеюсь, что это будет скоро, что любовь победит гордость и жестокие речи, которые я слышал от тебя сегодня, не будут твоими последними словами.
– Не мучь меня, Рауль. Быть может, впоследствии я все позабуду, но в эту минуту рана моя еще болит, я не могу отдаться тебе. А теперь, пощади и доставь меня домой, все эти волнения выше моих сил.
Князь молча взялся за весла и быстро причалил к берегу. Выпрыгнув на ступени лестницы, он помог Валерии выйти из лодки. Глаза их встретились: во взгляде князя было столько скорби, упрека, что молодая женщина остановилась, не отнимая своей руки. Она вспомнила последнюю просьбу отца, и сердце ее сильно забилось.
– Прости меня, Рауль, но свидание с тобой сильно меня расстроило, – прошептала она. – Обещаю тебе подумать о твоих словах и употребить все усилия, чтобы забыть прошлое, но в эту минуту я не могу.
Она слегка пожала руку мужу и убежала в дом.
Грустный и убитый сел князь в лодку и направился домой. Но скоро он перестал грести и, растянувшись в лодке, предался горьким тоскливым мыслям. Долго ли размышлял Рауль, он не знал. Утомленный, с отяжелевшей головой, он, наконец, поднялся и грустно взглянул туда, куда его влекло сердце, и вздрогнул. Облако дыма окружало освещенную луной виллу, а с одной стороны фасада огненные языки лизали стену до самой крыши. Охваченный ужасом, князь бросился к веслам.
Вспыхнул пожар, и жизнь жены в опасности – вот мысль, всецело захватившая его.
Подплыв к берегу, он увидел испуганных людей, услышал их крики и треск огня. В несколько прыжков он достиг террасы.
– Где княгиня? – спросил он у полуодетой, растерявшейся женщины, бежавшей с двумя горшками цветов в руках. Ничего не ответив, она побежала далее, но Рауль схватил ее за руку и, сильно встряхнув, спросил опять. Как бы очнувшись от сна, камеристка взглянула на него и проговорила:
– Должно быть, наверху. Дым так густ, что невозможно добраться до ее комнаты.
