Чарлин Кросс - Вечная любовь (Бессмертие любви)
— Ребенку? — пораженная, переспросила Алана.
— Да. Разве ты никогда не думала о том, что, вполне вероятно, ты уже зачала ребенка? Мы ведь с тобой не один раз были вместе.
Все еще не оправившись от изумления, она сказала:
— Когда мы жили с Гилбертом, я столько раз надеялась, и пришлось лишь разочаровываться… Ну, словом, я даже не подумала… что могу быть беременной. Нет, все-таки я не способна родить. Никакого ребенка у меня не будет, — с уверенностью в голосе произнесла она.
— А откуда ты можешь знать наверняка? — поинтересовался Пэкстон. — Ты ведь привыкла скрывать правду, полагая, будто таким образом защищаешь Риса и его сыновей. И тем не менее я могу сказать с уверенностью, что ты эгоистка. Ты не убивала Гилберта, но если ты будешь в своей лжи упорствовать, то вполне можешь убить моего наследника.
— Нет, — сказала она, и это прозвучало как стон. — Я не могу зачать ребенка.
Несмотря на то, что в палатке был полумрак, Алана увидела, как на глаза Пэкстона навернулись слезы.
— Это у Гилберта не могло быть ребенка. Подумай об этом, Алана. Вспомни о тех долгих ночах, что мы провели в объятиях друг друга. Вспомни, как нам с тобой было хорошо вместе. И что же, ты хочешь, чтобы навсегда исчезла для нас возможность наслаждаться близостью? Этого ты хочешь?
— Я вообще ничего не хотела бы терять, — сказала она. В голосе ее чувствовались слезы.
— Тогда зачем же ты упорствуешь во лжи?
— Ты ничего не понимаешь!
— Не понимаю. Объясни.
— Дело в том, что Генрих может заподозрить, будто все мы организовали заговор против Гилберта. Причем не только Рис, Дилан, Мередидд и Карадог, но вообще все, кто живет в поселке. И даже уэльсцы, живущие в крепости. Ты сам видишь, какую армию пригнал Генрих. Ну, а если король прикажет лишь небольшой части здешних воинов отправиться и уничтожить всех моих родственников? Зачем же должны умереть все эти люди, если вместо них вполне можно ограничиться только моей смертью?
О, если бы он нашел такие слова, которые убедили бы Алану признаться Генриху в том, что вовсе не она держала нож в руке, если бы она дала слово, что не знала о смерти мужа до тех пор, пока ей не показали тело, — тогда король вполне мог бы проявить по отношению к ней милосердие.
— Стало быть, ты признаешь, что Рис и его сыновья — подлинные убийцы? — решительно сказал он.
— Нет! Это я убила Гилберта!
Пэкстон хотел сейчас так ее встряхнуть, чтобы у нее зубы застучали.
— Ты упрямая дура, вот кто ты! Я представляю, как все происходило на самом деле. И происходило вовсе не то, что ты говоришь!
— Что ты имеешь в виду?
— А то! Я отлично помню, как в день, когда мы впервые были вместе, ты убежала к своему дяде. Скорее всего, в день, когда умер Гилберт, ты так же вот убежала за реку. Я отлично себе представляю, как ты выбралась из воды, перешла на ту сторону по мосту, который в то время существовал, о чем мне как-то рассказал сэр Годдард. Словом, тебе удалось добраться до поселка — возможно, не без помощи одного из тех дозорных, что вечно прячутся в лесу. А как только Рис узнал о вероломстве Гилберта, то взял с собой сыновей, и все они отправились разыскивать твоего коварного мужа, чтобы расквитаться с ним за то, что он хотел убить тебя.
Глаза Аланы расширились.
— Что, разве не так все было? — не унимался Пэкстон и для убедительности хорошенько тряхнул ее за плечи.
— Да, так, — вынуждена была сознаться Алана. — Но если только ты посмеешь сказать это Генриху, то я заявлю, что все это ты сам выдумал.
У Пэкстона не было больше сил спорить.
— Ты все еще продолжаешь упорствовать в своем желании умереть. — Несмотря на слабый свет в палатке, он увидел, как она подняла на него глаза. — Что ж, в таком случае все свои воспоминания ты унесешь в могилу. Когда петля будет затягиваться на твоей шее, я хочу, чтобы ты вспомнила обо всем, что согласилась потерять навсегда.
Пэкстон резко притянул ее к себе и поцеловал сердитым, жадным поцелуем. В душе у Пэкстона клокотала злость. Хочет умереть — это ее дело, но будь он проклят, если напоследок не займется с ней любовью.
Его язык оказался у нее во рту. Пэкстон стал искать ее грудь. Он почему-то был уверен, что Алана начнет сопротивляться. Но вместо этого он услышал, как она застонала и ответила на его поцелуй. Ее страсть ничуть не уступала страсти Пэкстона.
Он помог ей освободиться от одежды. Затем торопливо стянул одежду с себя. Обняв Алану, он потащил ее к соломенной постели, присланной вместе с палаткой.
Пэкстон уложил Алану на жесткое ложе и поставил колено так, что ей пришлось раздвинуть ноги.
— Ты должна отлично представлять все то, что готова потерять! — сказал он.
С каждой атакой он проникал все глубже и глубже, и она охотно встречала его натиск.
Пэкстон приподнял ее за ягодицы, чтобы Алана оказалась поближе.
— Вот это все помни! — яростно прошептал он и, не позволив ей ответить, накрыл своими губами ее губы.
Огонь и злость слились сейчас в душе Пэкстона. Алана, лежа под ним, отчаянно выгибала спину, и ее обольстительные спазмы еще больше возбуждали его. Будь проклята эта женщина, вознамерившаяся оставить его одного! Мысль эта пронзила его сознание в тот самые момент, когда тела их достигли оргазма.
Сердце все еще бешено колотилось, и удары казались оглушительными. Пзкстон скатился с Аланы и лежал, глядя перед собой на потолок палатки, по которому двигались неясные тени. Ни единого слова не было произнесено вслух. Алана повернулась к нему спиной. Пэкстон чувствовал, как тяжесть в груди становится все сильнее.
Злость и отчаяние — вот что заставило его овладеть Аланой именно так, как он и овладел ею: грубо и стремительно.
Но ведь она сама настроилась на то, чтобы уничтожить себя, уничтожить их обще будущее, уничтожить их ребенка, если, конечно, она его уже носит под сердцем. Глупо то, что Алана решительно не желает подумать об этом.
Устав от собственных рассуждений, Пзкстон позволил себе ни о чем не думать. Однако очень скоро он подумал: не права ли Алана? Ведь если она и вправду признает, что Рис и ее кузены убили Гилберта, Генрих действительно может решить, что имел место настоящий заговор. А если она будет настаивать на убийстве с целью самозащиты, Генрих вполне может проявить милосердие по отношению к Алане.
Но почему Гилберт хотел убить собственную жену?
По словам сэра Годдарда, у Аланы и Гилберта брак был неудачным, однако во многом неудачным был именно потому, что Гилберт не особенно-то старался улучшить его. Рыцарь винил во всех смертных грехах Алану. Конечно, Пэкстон мог бы попытаться опровергнуть этот довод, но если позднее в своих показаниях Мэдок и Гвенифер сообщат сходные соображения, то у Генриха наверняка возникнет уверенность в том, что убийство — поступок несговорчивой женщины, которая давно уже намеревалась убить своего мужа.
