Мэгги Осборн - Не бойся любви
Они с Эллен смотрели, как Роберт вышел в ночь, громко захлопнув за собой дверь. Эллен тяжело вздохнула. Повернув голову, посмотрела в окно.
— Думается, вы здесь многого не понимаете.
— Это не мое дело.
— Вам случалось выпивать, Дженни Джонс?
— Приходилось иной раз, — небрежно ответила Дженни.
— Хорошо. — Эллен подошла к шкафу, передвинула несколько пакетов и коробок и вернулась к столу с бутылкой бурбона и двумя высокими стаканами. — Я чувствую, что вы многое недосказали о себе и о моем сыне, — сказала она, наполнив стаканы. — Я хочу это услышать.
Дженни сделала добрый глоток жидкой храбрости и подождала, пока внутри у нее не вспыхнул огонь. Тогда она рассказала о Тае.
Когда она кончила, Эллен разлила остатки бурбона.
— В последний раз я это пила, похоронив Кола, — проговорила она и внимательно вгляделась в лицо Дженни. — Вы любили моего мальчика?
— Это уже не имеет значения.
Эллен откинулась на спинку стула; лицо ее оставалось в тени.
— Из двух мальчиков Тай больше походил на Кола, только ни отец, ни сын не замечали этого и не признавали. Оба жесткие и упрямые. — Эллен улыбнулась, глядя на свой стакан. — Еще совсем несмышленышем Тай заявлял, что, когда вырастет, станет защищать гонимых и спасать красивых женщин.
Если мужчине суждено погибнуть, лучше, чтобы он встретил смерть, занимаясь тем, чем хотел. — Эллен подняла глаза. — Вы мне по сердцу, Дженни Джонс. Вы дали настоящее обещание. Это была высшая похвала у моей матери. Она бы так и выразилась: «Эллен, ты дала настоящее обещание».
— Благодарю вас, мэм. Но вы меня не знаете.
— Вы так думаете? — Эллен рассмеялась, потом лицо ее снова сделалось грустным. — Вы не стали лгать во имя спасения собственной шкуры… но вы солгали ради того, чтобы пощадить чувства ребенка. — Она снова улыбнулась и продолжала мягко: — Я хорошо понимаю вас. У вас сердце такое же большое, как ваша смелость, и вы любите малышку, которая сейчас спит там, наверху.
— Я должна уехать, — сказала Дженни, заглянув в свой стакан. — Завтра.
Слова сорвались с языка, продиктованные болью оттого, что ей нравилась мать Тая, оттого, что она сидит здесь за столом. Тай ходил по этим комнатам, может быть, держал в руке этот самый стакан. Всюду, куда ни глянь, ее сердце видело его. И Грасиелу.
— Милая, я понимаю, что вы хотите оставить все позади и уйти. И понимаю, что рубить сразу не так больно. Но эта маленькая девочка такого не понимает. И маленькая девочка еще нуждается в вас. Прошу вас, останьтесь до тех пор, пока она не перестанет чувствовать себя среди чужих. — Эллен потянулась вперед и накрыла руку Дженни своей рукой. — Расставаться через месяц не больнее, чем завтра.
Дженни подумала, потом неохотно кивнула.
— Наверное, вы правы. И я обещала Таю, что подожду месяц. — Запрокинув голову, она смотрела в потолок, смаргивая непрошеные слезы. — Но это так тяжело.
— Это любовь, милая. Это любовь.
Дженни старалась быть полезной, помогая стирать и готовить, и удивила Гризли Билла и его подчиненных тем, что во время недели клеймения работала не хуже мужчин. Она варила студень, делала пикули и занималась починкой одежды вместе с Эллен.
И постепенно отдалялась от Грасиелы.
Теперь уже Эллен слушала болтовню Грасиелы во время купания. Эллен или Роберт слушали ее молитвы и укладывали ее в постель. В течение целого дня Дженни была уверена, что кто-то занимается Грасиелой; им уже не приходилось бывать наедине. Ее задевало, что Грасиела этого вроде и не замечает.
Однажды, полагая, что теперь она это вынесет, Дженни попросила для себя лошадь и поехала к дому Тая. Дом стоял мрачный и молчаливый, но чистые строгие линии напоминали Дженни о Тае. Это был дом, который он выбрал и построил для себя. Дженни чувствовала присутствие хозяина.
Опустившись на ступеньки крыльца, она сидела и смотрела на землю, по которой Тай ездил верхом и которую любил, вбирала в себя воздух, которым он дышал, и в конце концов горе овладело ею. Слезы потекли по щекам. Она закрыла лицо ладонями и заплакала так, как не плакала с детства и с того дня, как утонул ее любимый младший брат. Она оплакивала Тая, оплакивала себя и мечты, которым не суждено осуществиться.
Спотыкаясь, бродила она по двору и кричала, обращаясь к небесам, чтобы боль ее дошла до ушей Создателя. Это было несправедливо. Это было неправильно. Он должен был жить.
В конце концов она вернулась на ступеньки крыльца и села, недвижимая и опустошенная, вспоминая каждое слово Тая, каждый его жест. Перебирала в памяти каждую мелочь той ночи, которую они провели вместе, долгие поцелуи и жаркие ласки, сказанные шепотом слова и тихий смех.
Вопреки всему, вопреки долгим дням его молчания — ни слова от него! — в каком-то крошечном уголке ее сердца теплилась надежда. Это было самое больное — надежда, когда надеяться не на что. Нынче Дженни попыталась убить эту надежду. Но ее надежда была такой же упрямой, как она сама, и не умирала, хоть и уменьшилась.
К концу этого долгого дня Дженни вернулась в дом на ранчо с покрасневшими, опухшими глазами и дрожащими губами. Эллен поглядела на нее и взяла за руку.
— Помогло?
— Нет.
— Дженни! Ты не поедешь сегодня со мной? Джейк научил меня. Ты просто удивишься, как я могу теперь ездить верхом. Сама, без помощи!
— Хорошая мысль, — согласилась Эллен, прежде чем Дженни успела отказаться. — Я избавлюсь от вас обеих на то время, пока мне надо кончить с этими пирогами.
— Я хочу поехать в одно место, — сообщила Грасиела, понизив голос.
— Вот как! Что же это за место? — спросила Дженни, вешая фартук на гвоздь.
Грасиела бросила искоса взгляд на хлопотавшую у кухонного стола Эллен.
— Это секрет. Я скажу тебе потом.
— Подожди меня минутку. Я переоденусь во что-нибудь похуже.
— Нет, поезжай прямо в этом. Только надень шляпу.
Джейк, из которого Грасиела давно вила веревки, уже ждал с оседланными лошадьми.
— Ты вполне уверена в себе? — спросила Дженни, хмуро усаживаясь в дамское седло; она умела ездить боком, но терпеть этого не могла. Ну хорошо. Что это за секрет и вообще — что ты затеяла? Куда мы едем?
Они добрались до большой дороги. Грасиела повернула своего пони направо, и тут Дженни догадалась.
— Погоди-ка минутку. Остановись, малышка. — Она бросила взгляд на покрасневшее лицо Грасиелы. — Ты вообразила, что мы вот так прямо и поедем без приглашения в дом Антонио Барранкаса?
— Он мой дедушка.
— Да, но он не приезжал еще к тебе засвидетельствовать этот факт, не правда ли?
Грасиела тряхнула головой.
— Может, он не знает, что я здесь.
— Спустя три недели? Если даже я уже слышала о новом племенном быке дона Антонио, то можешь заключить пари на собственную попку, что он слышал о тебе. Здесь новости путешествуют быстро.
