Ли Бристол - Алый восход
Глядя на них, Элизабет чувствовала: из всех дорогих воспоминаний память об этой минуте останется самой светлой и драгоценной. Как приятно было снова научиться смеяться.
И вдруг ее поразила ужасная мысль: „Я никогда больше не увижу их“. Конечно, Элизабет и прежде понимала это, но старалась не думать о расставании. А сейчас она осознала, что никогда уже не увидит Дасти, ставшего ее другом; не увидит Рио, научившего ее готовить и поймавшего для нее дикого кабана. Она никогда больше не увидит никого из этих людей.
Наверное, Скунс найдет себе женщину и осядет где-нибудь на собственном ранчо. Дасти, у которого вся жизнь впереди, не станет вечно перегонять чужие стада. А что касается Рио, то для человека с таким природным обаянием и букетом разнообразных талантов возможности безграничны в этой стране отважных первооткрывателей.
„Я желаю вам всем, – думала она, – самого лучшего в жизни. Дома, счастья и женщин, которые будут вас любить и станут о вас заботиться“.
Но она никогда не узнает, как сложится их дальнейшая жизнь. Она никогда не увидит их снова.
А Джед…
У нее перехватило дыхание. Взгляд ее обратился к мужу. Он сидел в глубокой тени, и лицо его казалось удивительно грустным. Его она тоже никогда не увидит.
Элизабет опустила глаза. Ей казалось, она вот-вот задохнется. Больше она не могла сидеть спокойно, глядя на него, не могла сидеть так близко от него. Не могла притворяться и делать вид, что ничего не произошло, что ничего не изменилось. Изменилось все, и она не могла больше оставаться на месте.
Не говоря ни слова, Элизабет поднялась на ноги и удалилась от костра.
Прошло минут десять, возможно, и все двадцать, и наконец она услышала легкие шаги. Элизабет стояла, прислонившись к сосне, смотрела, как сгущается тьма, как из леса выползает ночь. Ей не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто к ней приблизился. Это было нечто такое, что жена постигает мгновенно и инстинктивно, – шаги мужа, биение его сердца, когда ее щека оказывается прижатой к его груди, а его тяжелое дыхание пробуждает ее даже от самого глубокого сна… Она способна была почувствовать приближение Джеда, потому что была его женой.
Странно, но она не могла плакать. Ей хотелось заплакать, но слезы не шли. У нее возникло ощущение: она давно уже знала – и знание это гнездилось где-то в самой глубине ее души, – что судьба приведет ее сюда, под эту сосну. И знала, что к ней подойдет Джед и остановится в двух шагах, остановится и скажет слова, которые ничего уже не смогут изменить.
Однако она заговорила первая, и в голосе ее были грусть и нежность:
– Прежде я не понимала, а теперь знаю, какая жизнь зовет и влечет тебя. – Элизабет подняла глаза к небу и, увидев свою „одинокую звезду“, мерцавшую меж ветвей сосны, улыбнулась ей. – Это так… Кажется, что есть только звезды и звуки ночи и больше никого, ни одной живой души. И каждый день ты будто рождаешься заново, и каждый день тебе дается еще один шанс в жизни попытать счастья. Когда же ты оглядываешься назад и видишь следы, которые оставил на этой земле, то это… Не знаю, как выразить, но мне кажется, это дает тебе ощущение силы и делает тебя частью чего-то очень важного.
Она повернула голову и, взглянув на мужа, продолжала:
– С моей стороны было глупо думать, что ты можешь стать фермером. Теперь я бы не пожелала тебе такой судьбы.
Лицо Джеда казалось непроницаемым. Она смотрела на мужа и вспоминала тот день, когда истерически рыдала в его объятиях, когда их сердца разрывались на части, потому что вокруг них рушился созданный ими мир – догорал и оседал пеплом у их ног. А потом ей вспомнилась другая ночь, похожая на эту… Тогда воздух был напоен ароматом роз и звучала музыка, а они, обнявшись, стояли в саду, и им казалось, что они могут изменить предначертания судьбы и уже делают это. Но то было в ином мире, и они тогда были совсем другими людьми. Однако все от начала и до конца вело лишь к этой горестной минуте. Тут Джед наконец заговорил:
– Как бы там ни было, но я уверен: такая жизнь мне подходит. И эта жизнь – единственная вещь на свете, за которую стоит бороться.
Элизабет подняла глаза и снова посмотрела сквозь ветви на темный полог неба. Когда-то, давным-давно, она спросила Джеда, почему люди стремятся на Запад. Теперь она знала ответ. Это те люди, которые просто не могут жить иной жизнью и в ином месте. Это мужчины, пытавшиеся познать неизведанное, исследовать неизученное, – именно они отправлялись на Запад. Они трудились, воевали и умирали, а освоенные ими земли становились их подарком миру.
Джед ее муж, но его жизнь – здесь, в Техасе. И поэтому она знала, что никогда больше не увидит его.
Элизабет проговорила:
– Дасти говорит, что это был лорд Хартли.
Лошади, стреноженные недалеко от них, тихонько заржали. Откуда-то издали донеслось мычание быка. Вода в ручье, казалось, что-то нашептывала.
Джед ответил:
– Хартли давно говорил мне, что уничтожит меня. Думаю, он человек слова, если ничего другого о нем не скажешь.
Элизабет в замешательстве взглянула на мужа.
– Но почему?
– Причины значения не имеют. Главное – я не должен ему этого позволить.
Джед был по-прежнему невозмутим, но Элизабет почувствовала, что он полон решимости и ни за что не признает свое поражение – что бы ни произошло.
Она прошептала:
– Хотела бы я обладать твоим мужеством.
– Дело не в мужестве. Весь вопрос в том, чтобы понять, когда у тебя нет выбора.
Элизабет промолчала. Глядя на нее, Джед чувствовал стеснение в груди. Даже теперь, после того как они много дней провели в седле, Элизабет была прекрасна. После пожара у нее не осталось ничего, кроме этого серого платья, и она носила его изо дня в день. Волосы ее были перехвачены на затылке сыромятным ремнем, а руки огрубели, оттого что каждый день ей приходилось держать в них поводья. И все же она ухитрялась выглядеть такой же элегантной, как в тот вечер, когда стояла рядом с ним в шелках и кружевах в саду плантации Спринг-Хилл. Элизабет по-прежнему оставалась для него воплощением всего, о чем он мечтал, но теперь она стала чем-то большим. Тогда она была мечтой, его фантазией. Теперь же стала реальностью – единственной в жизни реальностью, имевшей значение.
Судорожно сглотнув, он проговорил:
– Элизабет… я не должен был оставлять тебя одну в тот день. Воины чероки наблюдали все время за нашим домом на случай, если произойдет что-нибудь непредвиденное. Но Хартли, должно быть, тоже наблюдал за нами и точно знал, когда индейцы покинут наши места.
Элизабет с удивлением посмотрела на мужа. Неужели те самые индейцы, которых она обвинила в поджоге, на самом деле защищали ее?.. Выходит, она совсем ничего не знала о техасской жизни. Впрочем, сейчас это уже не имело значения.
